Во втором купе вагона «СВ» находились двое. Один из них был одет в дорогой модный костюм. Белая рубашка и светлый галстук создавали впечатление, что этот пожилой господин носит только абсолютно новые вещи. Щёки и подбородок были безукоризненно выбриты. Умные глаза смотрели на своего визави доброжелательно. Любители русской литературы, несомненно, узнали бы в нём Ивана Алексеевича Бунина.
Подвергнутая в Древнем Риме нечеловеческим пыткам за Истинную Веру великомученица Татьяна (Татиана) очень почитаема в нашей стране. Каждый год 25 января православная общественность Руси отмечает ее праздник. Интересно, что именно в этот день в 1755 году императрица Елизавета Петровна подписала указ об открытии Московского университета. Святая Татиана считается покровителем русского студенчества. Данный рассказ посвящен событиям, связанным с последними днями ее земной жизни.
Прежде чем отдать приказ, он приподнял "чёрную вдову" - кругляш мины, таящей в себе мощь миллиона лошадиных сил. От неё нет спасения на минном поле, но и в мирных целях нет лучшей гирьки, удерживающей на узком столике штабную карту.
Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму и на пути зашли по корабельной надобности в пристань к Кореле. Здесь многие из нас полюбопытствовали сойти на берег и съездили на бодрых чухонских лошадках в пустынный городок. Затем капитан изготовился продолжать путь, и мы снова отплыли.
Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все чаще и нетерпеливее посматривали на часы. Изучался практически устав гарнизонной службы. По всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей, окаймлявших шоссе, около гимнастических машин, возле дверей ротной школы, у прицельных станков. Все это были воображаемые посты, как, например, пост у порохового погреба, у знамени, в караульном доме, у денежного ящика. Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью собственную фуражку.
«Прошли времена, остались сроки», – это так бабушка Лиза говорит.
Круглыми сутками стоял белый туман такой густоты, что в двух шагах не было видно человека. Впрочем, ходить далеко в одиночку не приходилось. Немногие направления – столовая, больница, вахта – угадывались неведомо как приобретенным инстинктом, сродни тому чувству направления, которым в полной мере обладают животные и которое в подходящих условиях просыпается и в человеке.
В конце марта провалился мосток через глубокую балку, отделявшую дом отдыха от шоссе. А тут еще вскрылась река, сломав ледяную дорогу — последнюю связь с миром. Снабжение дома отдыха прекратилось. Несколько дней продержались на запасах, но затем и они иссякли. В кладовых осталось немного консервов, сахара, растительного масла и сухих овощей. И тогда директор Василий Петрович решил зарезать собственную свинью, чтобы накормить отдыхающих.
По большой, светлой комнате редакции «N-ской газеты» нервно бегал взволнованный, гневный редактор и, тиская в руках свежий номер, отрывисто кричал и ругался. Редактор был маленький, с острым худым лицом, украшенным бородкой и золотыми очками. Топая ножками в серых брюках, он кружился подле длинного стола среди комнаты, заваленного скомканными газетами, корректурными гранками и клочьями рукописей.
– Господин капитан, привезли его – пожилой полноватый солдат с черными погонами обратился к начальнику специальной команды.
Николай Чудотворец. Никола Угодник. Все семь миллиардов людей, живущих на Земном шаре, знают это имя – и верующие, и не верующие, и христиане, и мусульмане, и буддисты, и все, все, все.. К нему, христианскому святому, обращаются даже те, кто никакого отношения к христианству не имеет, и что удивительно: Николай Чудотворец откликается на просьбы каждого.
Правдивейшая история о том, как Вася Заремба, зять генерала, при коммунистах чуть не загремел в тюрьму, но был спасен демократами, и о том, что и демократы его чуть не погубили, и в конце о том, как Вася попал в лапы к протестантам.
Вечером в правлении колхоза, как всегда, горела керосиновая лампа и потрескивал батарейный радиоприемник. Передавались марши, но их почти не было слышно. За сосновым квадратным столом сидели четыре собеседника, а табачного дыму было столько, что огонек в лампе еле-еле дышал, как в часы большого собрания. Казалось, что и приемник потрескивает потому, что дыму в избе много.
Перед тем, как ознакомиться с этой вещью, советую вновь перелистать знаменитую повесть Н.Гоголя «Шинель», даже тем, кому кажется, что знает ее почти наизусть. А уж тем, кто не знаком с ней, предлагается прочитать обязательно.
Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или по крайней мере муромским разбойникам? Будем, однако, справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель?
Молодая женщина Алиса – дочка большого начальника, уже и сама начальница. Такой её сделали друзья папы. Естественно, что Алиса – демократка. Другой судьбы для неё в новой России быть не могло. Ещё бы – прадедушка был ярый большевик, дедушка и папа – передовые коммунисты, так что Алисе на роду было написано стать демократкой. Её послали в отстающую по многим показателям область, дали в подчинение медицину и школы и сказали:
В деревне Ивановка, а таких у нас были тысячи, жили старик и старуха. Жизнь прошла долгая, много всего пережили. Муж - участник войны, боевой старшина. Вернулся - грудь в крестах. То есть в орденах и медалях. Вот только здоровье всё истратил, даже и левую ногу оставил в немецкой земле. Вернулся инвалидом. Но и косил, и пахал, рыбачить любил. Детей трое. Хорошие дети, дочери. Красивые, добрые. Но вышли все замуж далеко от дома. Звали стариков к себе. Старуха и рада б была, но старик ни в какую. «Тут родился, тут помру. А ты давай поезжай». Но куда она без него?
Над гребными колесами привезшего нас на Соловки парохода алела полукругами ясно заметная издалека надпись "Глеб Бокий"; но плоха ли была краска или маляру нехватило олифы, – присмотревшись, вблизи можно было прочесть другую, скрытую под ней, крепко, глубоко всосавшуюся в оструганные еще на монастырской верфи доски – "Святой Савватий".