И.И.Жук. "СЕРЕБРЯНЫЕ СВАДЬБЫ ИЛИ НА ПОЛПУТИ В РУИНУ".( Из записок Гастербайтера). Часть вторая.

Луг между нашей деревней и селом Белки, куда мы обычно ходим с женой на службу, по праву считается одним из самых живописных на Украине. Когда подъезжаешь к нему на поезде, мельтешение сосен за окнами электрички неожиданно обрывается, и прямо перед тобою возникает вдруг ожившая иллюстрация к «чуднiй мрii» Тараса Григорьевича Шевченко. Высокое синее небо над головой, огромный зеленый луг, перерезанный вдоль дороги двумя извилистыми речушками. Между речушками ж и холмом, в который, словно в оправу, упирается чудо-луг, с десяток-другой коровок, пасущихся тут и там, под приглядом старушек и стариков с длинными гибкими батогами. На холме же, как и положено, золотокупольный, белый храм, а рядом – деревья, крыши большой деревенской улицы. Одним словом, - мечта, идиллия.

С утра, когда мы идем по тропинке к храму, над лугом мягко парят стервятники, всюду чирикают воробьи, а в легком, пронизанном солнцем воздухе, вдруг раздаются мерные, не вдруг затихающие удары большого басовитого колокола.

Обычно, через весь луг, от Олексино и до Белок, нас с женой провожает соседский песик, - черненький, юркий, лохматый, в репье, Жучок. Это собачка Сашки Пасько, - того самого инвалида детства, с которым мы встретились сразу по переезду из Сум в Олексино. В отличие от других бродячих собак и кошек, которых, мягко сказать, сельчане у нас не любят и всякий раз, при появлении новой живности, просят Сашку Паська отловить и убить её, - его личного песика, всегда голодного, но бодренького Жучка, - почему-то в деревне терпят и, даже больше того, - подкармливают. Зато уже и Жучок вовсю развлекает местных старух и женщин. Не проезжает обычно ни одного трактора и ни одной машины, чтобы Жучок их, как следует, не облаял. А уж как он набрасывается на пришлых, желающих незаметно влиться в состав алексинцев, - всех этих залетных бомжей, атошников, пышноюбких цыганок с младенцами на руках, заторможенных наркоманов, - так тут уж и говорить нечего. Поднимет ушки, хвост трубой, и, белозубо скалясь, так долго и звонко лает, что нежданные посетители наших кущей, устав отмахиваться от песика, в конце концов, сами, без посторонней помощи, предпочитают уйти с деревни куда-нибудь с глаз долой. Нас же с Ольгой Жучок провожает к храму обычно совсем без лая. Виляя пушистым хвостиком, доводит до храмового забора, садится где-нибудь у калитки и, пропуская через неё всех приходящих и уходящих, ждет нас обычно и час, и два, пока не закончится литургия с длинной витиеватой проповедью в самом финале чинной, многочасовой службы.

Наш священник, отец Владимир, в прошлом механизатор. В армии был танкистом, в колхозе-миллионере – комбайнером и трактористом. С развалом СССР, а там и колхоза-миллионера, душой прилепился к храму. И вот уже больше, чем двадцать лет, в том же селе, где рассекал на тракторе, служит простым деревенским батюшкой и воспитывает большую, - одну из самых больших в Песках, - дружную семью.

У отца Владимира пять сыновей и дочка. И так как он по привычке больше работает в огороде, чем корпит по ночам над книжками, то все его дети – крепкие, послушные, работящие. Неделями они помогают отцу в свинарнике, в коровнике и на поле; ну, а в субботу вечером, а так же по воскресеньям и в дни православных праздников, облачаются в сшитые матушкою подрясники и подсобляют батюшке по храму во время службы. Пятеро сыновей чинно прислуживают священнику во время вечерней и литургии, а дочь его вместе с матерью подпевает отцу на клиросе.

Отец Владимир искренне любит службу, долго вычитывает помянник с именными живых и умерших православных, а после божественной литургии, во время проповеди, грустит и недоумевает, а, порой, так и вовсе плачет. Он плачет из-за того, что люди забыли дорогу к храму, совсем прекратили хоть на службу; и, не смотря на такую сложную, изматывающую всех жизнь, предпочитают, отчаявшись, злобиться и спиваться, но вот к Богу, к Отцу Небесному, - обращаться за помощью не спешат. Видно, совсем утратили действенную живую веру?

Проповеди у отца Владимира длинные, путанные, не складные, со множеством отступлений. Поучительные истории из своей и соседской жизни густо перемежаются с цитатами из Евангелия, а краткие выбранные места из настольной книги священнослужителя заканчиваются обычно каким-нибудь четким и ясным выводом из памятки тракториста. Как Вы, наверное, уже догадались, о. Владимир – простой деревенский батюшка, именно такой, который как раз и нужен пяти-семи скособочившимся старушкам в разноцветных платочках на головах да малоумному казачку Егорычу – постоянным, любимым о. Владимиром прихожанам Белковского храма. И каково же было моё смущение и, больше того, растерянность, когда тихий смиренный батюшка, после привычного плача по не идущим к Богу односельчанам, вдруг ласково улыбнулся и мечтательно заявил:

- Ну, ничего. Скоро будет один пастырь и одно стадо. Да, да! Именно так и будет! Во всем мире – один пастырь и одно стадо!

После чего он напрягся, побагровел и взволновано подытожил:

- И горе тому, кто пойдет против этого единого всемирного Архипастыря! Горе раскольникам и неверам! Гореть им в огне вечном! Аминь!

Потом он несколько успокоился и стал ласково вспоминать всех тех, - благодетелей, жертвователей и посильных строителей его храма, - чьи семейные праздники он (не понятно каким уж чудом?!) всегда благодарно помнил и всякий раз при случае поминал парой добрых слов с амвона. В частности, он не забыл и про нашу семейную годовщину с Ольгой, так что сразу после его короткого сдержанного приветствия, в котором он пожелал нам дожить в любви и в преданности до «Золотой свадьбы», хор бабушек-клирошан слаженно, по привычке, грянул:

- Многие и благая лета!

Воспользовавшись минутой, жена мне шепнула на ухо:

- Ваня, ты слышал, что он несет?

- Да, - утвердительно кивнул я.

- Он же антихриста ожидает! – громче сказала Ольга.

- Я понял, - взглянул я в глаза жене. – Но не могу же я прямо сейчас, на проповеди, начинать возражать ему? Тем более, видишь, как его «накачали»: «горе раскольникам и неверам». Или ты хочешь, чтобы я устроил скандал просто ради скандала? Без всякой надежды на осмысление? Поверь, у нас ещё будет время поговорить с ним на эти темы.

Ольга потупилась и… возвратилась в храм.

Поблагодарив батюшку за приветствие, я приложился к его кресту и, дождавшись, пока это сделает и моя супруга, вышел с Ольгой на улицу.

В синем, бездонном небе по-прежнему ярко светило солнце. Под ногами вертелся черный забавный песик с вечно открытой пастью и с вывалившимся оттуда длинным, в поблескивающей слюне, загнутым языком, - Жучок. Но ни солнце, не славный, потешный песик, ни красота и приволье луга, по которому мы возвращались домой из храма, - больше уже не радовали. Мы шли по тропинке между покосов, не говоря ни слова, подавленные открывшимся и серьезно обескураженные. Уж если такой простой и некнижный батюшка, каким был отец Владимир, после прокачки в епархии взасос размечтался о едином пастыре и едином мировом стаде, то, что тогда говорить о всех тех, - маститых столичных протоиереях, которым есть, что терять, и которые, безусловно, знают, кто может им помешать построить «рай на земле» для себя, - любимых и их бесчисленного семейства? «Горе раскольникам и неверам! Гореть им в огне вечном!» - вспомнил я заключительный злой аккорд из проповеди, в общем-то, не злого, но не далекого иерея и, перейдя уже через луг, по пути к железнодорожной насыпи, тихо шепнул жене:

- Ну, ничего. Отдохнем, и возьмемся за виноград. Надавим вина, а там уже - видно будет…

Продолжение следует