К столетию русской катастрофы. "Фантом Февраля 1917 года". Борис Галенин. Часть четвертая.

Опубликовано 25.01.2017
К столетию русской катастрофы. "Фантом Февраля 1917 года". Борис Галенин. Часть четвертая.

И ведь нельзя сказать, что православных, тех, кто остались таковыми после славных дней февраля-марта 1917 года, вопрос это не волновал и соответствующие вопросы Синоду не задавались. Волновал и вопросы задавались с самого марта 1917 года и не прекратились задаваться и после октября-ноября того же года.

Жить стало нельзя и нету никакого порядку…

Приведем лишь некоторые примеры. Сначала – непосредственная мартовская реакция верующих на обретенные «гражданские свободы»:

Письмо членам Св. Синода группы православных христиан

Март 1917 г.

Мы православные христиане, усерднейше просим разъяснить нам в газете «Русское Слово» что означает в предстательстве пред Господом Богом присяга, данная нами на верность Царю Николаю Александровичу? У нас идут разговоры, что ежели эта присяга ничего не стоит, то ничего не будет стоить и новая присяга новому Царю.

Так ли это, и как надобно все это понимать? Мы обращались за разъяснением к своему брату умному человеку, но он нам прислал ни два ни полтора, что вы сами увидите из писем этого человека которые посылаем ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМУ СИНОДУ в суждение.

Нам желательно не самим решить это дело, как нам советует наш знакомый человек а СИНОДОМ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИМ, чтобы все это понимали как надо понимать без разногласия.

Потому что от разногласия жить стало нельзя и нету никакого порядку.

Жиды говорят что присяга ерунда и обман, что можна и без присяги, попы молчат, а миряне каждый посвоему, а это не годится. Опять же стали говорить что Бога нету совсем а церкви скоро закроются по ненадобности.

А мы по своему думаем зачем же закрывать иному при церкви жить лучше.

Теперь сничтожили Царя плохо стало, а ежели прикрыть церкви еще хуже того будет, а нам нада чтобы лучше было.

Потрудитесь нам СВЯТЕЙШИЕ ОТЦЫ НАШИ разъяснить для всех одинаково как быть с старой присягой и с той которую принимать заставют?

Которая присяга должна быть милее Богу первая аль вторая?

Потому как Царь не помер а живой в заточении, находится.

И правильно ли что все церкви по закроются?

Где же нам тогда молится Господу Богу?

Неужто идти к жидам в одну компанию и с ними молится?

Потому как теперь вся ихняя стала власть и которою они над нами бахвалются.

Ежели эдак все будет и дальше то это не хорошо, и мы очень недовольны.

Православные христиане 110.

Нельзя не признать прозорливость этих простых верующих русских людей. Чувствовали, знать, какое будущее открывается перед ними. Реакция членов Синода на это письмо неизвестна. Следующий документ относится уже к июню.

«Письмо группы православных граждан Всероссийскому съезду православного духовенства и мирян

7 июня 1917 г.

Москва. Всероссийскому церковному съезду.

Просим Съезд обратить внимание на то, чтобы службы в наших православных церквах, главным образом приходских, отправлялись истово, придерживаясь устава.

Затем поддержите православно-русские устои, но не делайте больших уступок раскольникам, настаивайте на то[м], чтобы у нас было опять царское правление и боритесь с революционерами, а не шлите им свои приветствия.

Вся ответственность в госуд[арстве] будет на церк[овном] съезде.

Православные»111.


Пробил час общественной свободы Руси


Обобщенным ответом Синода на эти письма православных можно считать следующее его, Синода, обращение к «Чадам Всероссийской Православной Церкви и всем гражданам Российской Державы» от 12 июля 1917 года:

«Господи, благослови.

Тяжелые и беспримерно грозные дни переживает ныне наша дорогая Родина. Три года раздается плач по Руси и омрачается скорбью лицо земли нашей при виде крови, проливаемой лучшими в самоотвержении своем сынами ее и гражданами − защитниками Отечества, ее святынь и достояния. Три года слышится стон России, которая, простирая руки свои, со слезами вопиет: “О, горе мне! Душа моя изнывает перед убийцами” [Иер. 4,31].

И этому стону, этому горю отцов и матерей, жен и детей нашего доблестного воинства, казалось, не будет конца; в тумане несчастий, нависшем над страной, не виделось никакого просвета.

Но вот пробил час общественной свободы Руси.

Вся страна, из конца в конец, единым сердцем и единой душой возликовала о новых светлых днях своей жизни, о новом, благоприятном для нее лете Господнем.

И расцвела надежда на то, что Русь, сбросив с себя сковывавшие ее политические цепи, обратит всю мощь свою на освобождение свое от немецкого ига, и весь разум свой − на мирное внутреннее развитие и устроение государства и общего народного блага»112.

Как видим из этого обращения, «СВЯТЕЙШИЕ ОТЦЫ НАШИ» преддверие близкой победы еще в феврале 1917 года, которое было очевидно даже предателям-генералам, якобы воспринимали исключительно как туман несчастий, в котором не виделось никакого просвета113.

И вот, о радость, «пробил час общественной свободы Руси». И все стало хорошо, «расцвела надежда», да вот беда, новые,нежданные напасти. Посмотрим на продолжение «Обращения»:

«Однако к глубокой скорби страны, не долго было суждено исстрадавшейся Родине жить этой надеждой. Вслед за свободой к нам проник новый злой враг и посеял на Руси плевелы, которые не замедлили дать всходы, заглушающие ростки желанной свободы.

Хищения, грабежи, разбои, насилия и обострившаяся партийная политическая борьба стали достоянием нашей новой жизни и поселили в народе озлобление и рознь, повлекшие за собой внутреннюю братоубийственную войну, неоднократное кровопролитие.

И в результате, с одной стороны, − приостановка блестяще начатого наступления на врага, с другой, вместо свободыновое взаимное угнетение, вместо братстваохлаждение любви, упадок добрых, мирных, братских общественных отношений...».

Чтобы не придираться, оставим самому бездарному и плохо организованному из наступлений русской армии, так называемому «июльскому наступлению Керенского», характеристику «блестяще начатого», не в нем дело. Представляет интерес перечисляемые немедленные последствия «сброшенных политических цепей», наступившей «общественной свободы» и «благоприятного лета Господня». Перечисляемые как бы с некоторым недоумением.

И что же все-таки за «новый злой враг» проник в ликующую «единым сердцем и единой душой о новых светлых днях своей жизни» Русь?

И ведь это были еще цветочки.

В «Обращении Поместного собора ко всему русскому православному народу» от 24 августа 1917 года говорится:

«Совершаются неслыханные кощунства и святотатства; местами пастыри изгоняются из храмов. […] Люди, живущие честным трудом становятся предметом глумления и хулы. Забывшие присягу воины и целые воинские части позорно бегут с поля сражения, грабя мирных жителей и спасая собственную жизнь. […] Наша Родина стала притчей во языцех, предметом поношения среди иноземцев из-за алчности, трусости и предательства ее сынов»114.

Как на редкость быстро изменился тысячелетний лик Христолюбивого Русского воинства за считанные недели и месяцы «благоприятного лета Господня».

Из «Послания Собора» от 20 октября 1917 года:

«Печальные вести доходят до Церковного Собора с разных мест земли Русской. То и дело слышим об ограблениях церквей, монастырей, … а нередко и об убийствах служителей Божиих… […] Опомнитесь, православные христиане! Устыдитесь хотя бы всех иноверцев, живущих на нашей земле…»115.

Холодное дыхание Февраля…

Так может быть сделал какие-то выводы из предыдущего, если и не Синод, то хотя бы сам Всероссийский Церковно-Поместный Собор, открывшийся 15/28 августа 1917 года в день Успения Божией Матери в Успенском соборе Московского Кремля?

Ведь не столь трудно было это сделать.

О причинах тех бед, о которых говорили «Обращения» и «Послания» еще в 1905 году четко сказал будущий патриарх, а тогда архиепископ Сергий (Страгородский):

«Когда удерживающий, то есть, по разуму Отцов, тот строй государственной жизни, который полагает границы порочным стремлениям людей, будет “взят от среды116, то царство зла открыто восстанет на Церковь Христову»117.

А уже во время работы Собора о том же говорил еще один будущий патриарх, а тогда епископ Тихвинский, викарий Новгородской епархии Алексий (Симанский) в письмах к своему духовнику и сопредседателю Собора архиепископу Новгородскому Арсению (Стадницкому)118. Не участвуя сам в работе Собора, и фактически управляя епархией, 28 октября/10 ноября 1917 года, он так описывал старшему товарищу ситуацию в Новгороде:

«Настоящая несчастнейшая полоса в жизни России то и дело ставит нас перед кризисами, и опасностями, и ужасами, а в настоящее время мы более чем когда-либо “накануне” всяких новых испытаний. Здесь внешне спокойно, и это показывает, насколько народ исстрадался, что ему почти уже безразлично, кто держит власть в России.

Да и по правде сказать, не все ли равно – Ленин или Керенский?

Первый открыто объявляет себя захватчиком и врагом всего доброго, а второй – такой же авантюрист, но под внешней формой государственного деятеля. Я так много думаю и говорю (может быть, и излишне откровенно) о всем совершающемся, что прямо делается тяжко и безнадежно.

Есть конечно надежда на милость Божию к русскому народу, но достоин ли он, мы все этой милости, раз на нас лежит великое преступление – свержение единственно законной, Богом поставленной власти ….

И одно из двух: или под тяжкими испытаниями искупить это преступление – или исправить содеянное, а как – это должно быть понятно. […]

Теперь уже разные […] говорят мне, что я прав был, когда предсказывал крушение − им любезной, а мне всегда отвратительной [Февральской] “революции”... […]

20-го [октября] служил в соборе соборне панихиду по императору Александру III − едва ли не единственный архиерей …»119.

В предыдущем письме епископ Алексий писал: «Как мы, однако, “спасая революцию”, идем безнадежно к гибели и порабощению! Что же делать, раз опыт ясно и наглядно показывает, что мы не можем управляться собственными силами.

Нам тяжела была власть родного Царя − Бог посылает нам во владыки царя чужого, который поистине будет править жезлом железным, а мы будем тем, чем мы есть на самом деле, − рабами»120.

Сказанное русского аристократом и князем Церкви епископом Алексием вполне коррелирует с мнениями других православных монархистов, высказанных в письмах к Собору.

Однако рассмотрение вопросов, связанных с событиями Февраля 1917 года, на Соборе вообще не было запланировано. Как сказал один церковный журналист русского зарубежья: «Холодное дыхание Февраля веяло в кулуарах Собора»121.

Совершив акт действительно исторического значения, вновь избрав 5/18 ноября 1917 года Патриарха, и восстановив 13/26 августа 1918 года – ровно через год после открытия Собора и незадолго до его вынужденного закрытия − празднование Всем Русским Святым, упраздненное патриархом Никоном, в остальном Собор, особенно в начальной стадии своих занятий, достаточно академично рассматривал различные аспекты церковного управления в новых, созданных не без усилий ведущих иерархов русской православной церкви, исторических условиях. «Поддаваясь инерции якобы еще длящейся истории…», как не без печальной иронии сказал об этом архимандрит Константин (Зайцев).

Более того. Как отметил протоиерей Максим Козлов, «при внимательном изучении материалов II Ватиканского Собора и недавно опубликованных определений Поместного Собора 1917-1918 годов выявляется неожиданное множество параллелей. Поэтому думается, что, когда сейчас все чаще встречаются ссылки на Собор 1917–1918 годов как на нечто безусловно положительное в нашей церковной жизни, нам стоит задуматься, так ли это.

Ведь, наверное, не случайно на путях Промысла Божия только одно решение Собора 1917-1918 годов было усвоено Русской Православной Церковью. Это решение о восстановлении Патриаршества.

Мы, конечно, можем говорить, что потом изменились исторические условия, но, как люди церковные, должны понимать, что, наверное, дело не только в смене исторических условий…»122.

Страха ли ради Иудейска или по влечению своего сердца…

Неудивительно, что когда доходили до сведения Собора потрясающие человеческие документы, в основном письма простых русских людей в одночасье оставшихся без Батюшки-Царя и неформально ощущавших свое сиротство, то они либо клались под сукно, либо также академично рассматривались, без особой спешки и принятия каких-либо конкретных решений. Некоторые из писем были адресованы непосредственно митрополиту Владимиру (Богоявленскому), как почетному председателю Собора.

В письмах говорилось о неминуемом излиянии на Россию гнева Божьего за свержение монархии и фактическое отвержение православными Помазанника Божия. Собору предлагалось объявить о неприкосновенности личности Николая II, вступиться за находящегося в заточении Государя и Его семью. Напоминалась клятва 1613 года о верности русского народа династии Романовых. Верные сыны православной церкви обличали своих пастырей за их фактическое предательство Царя в февральско-мартовские дни 1917 года, за приветствие различных «свобод», приведших Россию к анархии. Предсказывалось полное поражение России в уже почти выигранной войне, экономическая, хозяйственная и финансовая катастрофа, голод, взаимоистребление, и прочие достоверно случившиеся вскоре бедствия. Все-таки верная теория, как говорят физики, верно предсказывает факты.

Практически во всех без исключения письмах подчеркивалось, что приведение православных к присяге Временному правительству, без разрешения ее от прежней присяги на верность Императору привело к тому, что над народом России с первых дней весны 1917 года тяготел грех клятвопреступления. И этот грех нуждался в соборном акте покаяния

Одно из таких писем, которому посчастливилось хотя бы быть запечатленным в деятельности Собора, приведем на суд читателя123.

Из «Послания Святейшему Всероссийскому собору»

крестьянина Михаила Евфимовича Никонова

Семендяевского Богоявленского прихода

деревни Калуг Калязинского уезда Тверской губернии

15 ноября 1917 г.

ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВУ

Высокопреосвященнейшему Серафиму124

Архиепископу Тверскому и Кашинскому

ПОСЛАНИЕ

СВЯТЕЙШЕМУ ВСЕРОССИЙСКОМУ СОБОРУ

Высокопреосвященнейший Владыко, прошу Вашего Святительского благословения для передачи сего послания Святейшему Всероссийскому Собору125.

Святии отцы и братия! [...]

Нам думается, что Святейший Синод сделал непоправимую ошибку, что преосвященные пошли навстречу революции126.

Неведомо нам ceй причины.

Страха ли ради Иудейска127?

Или по влечению своего сердца, или по каким-либо уважительным причинам, но все-таки поступок их в верующих произвел великий соблазн, и не только в православных, но даже в среде старообрядцев128.

Простите меня, что коснулся сего вопроса − не наше дело о том обсуждать: это дело Собора, я только поставил на вид народное суждение.

В среде народа такие речи, что якобы поступком Синода многие здравомыслящие люди введены в заблуждение, а также многие и в среде духовенства. На приходских и благочиннических собраниях что мы слышали − даже ушам своим не верится129.

Отцы духовные, искусившиеся прелестью свободы и равенства, потребовали удалить неугодных им иерархов с занимаемых ими кафедр, а избрать себе по желанию.

Псаломщики потребовали такого же равенства, чтобы не подчиняться своим настоятелям.

Вот до какого абсурда дошли, подчеркнувши сатанинскую идею революции.

Православный русский народ уверен, что Святейший Собор

в интересах Святой матери нашей церкви, отечества и Батюшки Царя,

самозванцев и всех изменников, поругавшихся над присягой,

предаст анафеме и проклятию с их сатанинской идеей революции.

И Святейший Собор укажет своей пастве, кто должен взять кормило правления в великом Государстве.

Надо полагать, Тот, Кто находится в заточении, а если Он не пожелает царствовать над нами изменниками, подлежащими притче Господней о человеке высокого рода130, то укажет, кому принять правление Государством; так выходит по здравому смыслу.

Не простая же комедия совершаемый акт Священного Коронования и помазания Святым миром царей наших в Успенском Соборе [Московского Кремля], принимавших от Бога власть управлять народом и Тому Единому отдавать ответ,

но никак не конституции или какому-то парламенту собравшихся не совсем чистоплотных людей, способных только для устройства крамольных художеств, одержимых похотью властолюбия. [...]

Все вышеизложенное, что здесь написал, не мое только личное сочинение, но голос православно-русского народа, стомиллионной деревенской России, в среде которого нахожусь я.

Крестьянин Михаил Евфимович Никонов131.

Владыка Серафим (Чичагов) лично передал безхитростное крестьянское послание в Соборный совет, на котором оно было рассмотрено 23 ноября, через день после интронизации патриарха Тихона.

Выписка из протокола Соборного совета (№ 36, ст. 22)

о «Послании» крестьянина М. Никонова

23 ноября 1917 г.

Соборный Совет СЛУШАЛИ: «Послание» крестьянина Семендяевского Богоявленского прихода, Тверской губ[ернии], Калязинского уезда, дер[евни] Калуг, Михаила Никонова о предании анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой, и о принятии мер к побуждению пастырей Церкви соблюдать требования церковной дисциплины.

ПОСТАНОВИЛИ: «Послание» препроводить в Отдел о церковной дисциплине132.

Отдел Поместного собора РПЦ «О церковной дисциплине» был сформирован 30 августа 19I7 года. Его председателем стал митрополит Киевский Владимир (Богоявленский).

Клятвопреступление, требующее очищения покаянием….

Ввиду, по-видимому, малой актуальности для Соборного совета вопроса «предания анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой», руки до его рассмотрения дошли только 21 марта/3 апреля следующего 1918 года, когда в положении Русской Православной Церкви произошли действительно катастрофические перемены.

Но еще раньше, тема клятвопреступления вновь возникла на заседаниях Собора.

20 января/2 февраля 1918 года открылась вторая сессия Поместного Собора. Ее работа началась в отсутствие (по неизвестным пока причинам) почетного председателя Собор и председателя отдела «О церковной дисциплине» митрополита Киевского (Богоявленского).

В канун открытия сессии 19 января/1 февраля было обнародовано самое жесткое из посланий Патриарха Тихона «Об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной».

Ответом на это послание со стороны большевицкой власти был декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», известный также под названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», принятый в день открытия Собора, и опубликованный на следующий день 21 января/3 февраля 1918 года. Этим декретом Церковь была лишена прав юридического лица и всего имущества, созданного за предыдущее тысячелетие нашими православными предками.

20-22 января Собор посвятил обсуждению послания Патриарха и изданного властями декрета. И вот здесь прозвучало слово священника о. Владимира Востокова133, прямо связавшего происходящие гонения на Церковь с событиями Февраля семнадцатого года.

Из выступления священника Владимира Востокова

на заседании Поместного собора

22 января 1918 г.

В этом зале слишком много было сказано о переживаемых ужасах и если еще все их перечислять и описать, то можно было бы наполнить этот огромный зал книгами. Поэтому я уже не буду говорить об ужасах.

Я хочу указать на тот корень, из которого создались эти ужасы.

Я понимаю настоящее наше собрание как совет духовных врачей над опасно больной матерью − Родиной. Когда врачи приходят лечить больного, то они не останавливаются на последних проявлениях болезни, но смотрят вглубь, исследуя коренную причину болезни. Так и в данном случае нужно обнаружить корень переживаемой Родиной болезни.

С этой кафедры, перед алтарем просветителя России Св. Князя Владимира свидетельствую священническою совестью, что русский народ обманут, и до сих пор никто ему не сказал полной правды.

Настал момент, когда Собор, как единственно законное и действительно избранное народом собрание, должен сказать народу святую правду, не боясь никого, кроме Бога одного. […]

Сталкивание исторического поезда с пути произошло в конце февраля 1917 года, чему содействовала прежде всего еврейско-масонская всемирная организация, бросившая в массы лозунги социализма, лозунги призрачной свободы. [...]

Собор должен сказать, что в феврале-марте [1917 года] произведен насильственный переворот, который для православного христианина есть клятвопреступление, требующее очищения покаянием.

Всем нам, начиная с Вашего Святейшества и кончая Мною − последним Членом Собора, должно преклонить колена пред Богом и просить, чтобы Он простил нам наше попустительство развитию в стране злых учений и насилия.

Только после всенародного искреннего покаяния умирится и возродится страна, и Бог возвысит нам Свою милость и благодать.

А если мы будем только анафематствовать, без Покаяния, без объявления правды народу, то нам скажут не без основания:

«И вы повинны в том, что привело страну к преступлениям, за которые ныне раздаётся анафема. Вы своим малодушием попустительствовали развиваться злу и медлили называть факты и явления государственной жизни их настоящими именами». [...]

Пастыри Церкви, защитите душу народную!

И если мы не скажем народу полной правды, не призовем его сейчас же к всенародному покаянию в определенных грехах, мы выйдем тогда из этой палаты соборной изменниками и предателями Церкви и Родины.

В том, что сейчас говорю, я так непоколебимо убежден, что не задумаюсь повторить то же, если бы мне сейчас и умереть предстояло.

Необходимо возродить в умах людей идею чистой, центральной власти, затуманенную всероссийским обманом.

Мы свергли Царя и подчинились евреям!

(Голоса членов Собора: Верно, верно... Реплика товарища председателя Собора митрополита Новгородского Арсения: Прошу соблюдать тишину. Здесь не митинг).

Единственное спасение русского народа − православный русский мудрый Царь.

Только через избрание православного, мудрого, русского Царя можно поставить Россию на путь добрый, исторический и восстановить добрый порядок.

Пока же у нас не будет православно-мудрого Царя, не будет у нас и порядка, а будет литься народная кровь,

и центробежные силы будут разделять единый народ на враждующие кучки,

пока исторический поезд наш совершенно не разобьется

или пока народы чужие не поработят нас как толпу, не способную к самостоятельной государственной жизни. [...]

Все мы должны объединиться в одну христианскую семью под знаменем Св. Животворящего Креста и под руководством Святейшего Патриарха сказать, что социализм, призывающий будто бы к братству, есть явно антихристианское злое явление,

что русский народ ныне стал игралищем еврейско-масонских организаций, за которыми виден уже антихрист в виде интернационального царя,

что, играя фальшивою свободою, он кует себе еврейско-масонское рабство.

Если мы это скажем честно и открыто, то я не знаю, что будет с нами, но знаю, что будет тогда жива Россия!134

Свою речь на Соборе о. Владимир Востоков практически воспроизвел летом 1918 года в беседе со своим духовником − иеромонахом Василием в одном из подмосковных монастырей. Как и раньше, суть ее сводилась к необходимости восстановления в России монархии.

Духовник ответил так: «Все сказанное вами верно. Но для осуществления ваших надежд подвиг нужен. Слишком глубок общероссийский грех в клятвопреступлениях и непротивлении злу, начиная со 2 марта 1917 г. и с октября того же 1917 г.

И потому необходимо немедленно всероссийски начать высокий и глубокий подвиг ...»135.

Похоже, что Россия ждет этого подвига и сейчас.

Участвуя в Белом движении о. Владимир до конца пытался придать ему православно-монархический характер, к великому неудовольствию февралистов, типа пресловутого протопресвитера Георгия Шавельского. Вплоть до прямого запрещения заниматься подобной деятельностью, полученного лично от генерала П.Н. Врангеля в октябре 1920 года. Генерал сказал, что сам он в душе разделяет взгляды о. Владимира. Но вот «союзники» грозятся немедленно прекратить и ту помощь Русской армии, которую они якобы оказывают. Напомним, что менее чем через месяц Крым пал.

Некоторую поддержку в своем выступлении на Соборе о. Владимир получил от будущего Священномученика епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова), выходца из рядов Забайкальского казачества136.

Из выступления на Поместном соборе викария Забайкальской епархии епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова)

22 января/4 февраля) 1918 г.

[...] Что представляют собой переживаемые события в глазах человека верующего?

Это − кара Божия. Вспомните, что творилось в последние годы в жизни государственной, церковной, общественной: мы это отлично знаем, и нет необходимости пред этим собранием это изображать.

Несомненно то, что виноваты в том целые классы людей служения общественного, государственного, церковного, гордыня, самомнение, неверие, отрицание, тупое стремление все святое вытравить, попрать, разрушить, богоборство, подкоп под власть, порок во всей наготе − вот атмосфера, в которой протекала жизнь нашей родины.

И вот гнев Божий: война. Слова императора Вильгельма, что он послан Богом для наказания и вразумления народов, − сущая правда. [...]. Но это оказалось недостаточным, чтобы Русский народ… одумался и покаялся, даже напротив…

Тогда Божьим попущением − крах государственного строя и революция с ее беспредельным углублением…

Не будет легче Церкви, когда сойдут со сцены нынешние ее гонители, а ко власти вернутся те, кто эти гонения начинал, имея в своей политической программе также задачу отделения Церкви от государства…

Пришла ли в покаяние наша интеллигенция, много столь потрудившаяся над созданием крушения государственного строя и теперь являющаяся главной виновницей падения и гибели нашей Родины.

Возьмем военную интеллигенцию, не она ли в лице своих высших представителей, окружавших Верховную власть, пошла на переворот, забыв присягу.

И вот за это самое сейчас она стерта с лица земли

Не осталось в стороне от общего греха, от этого переживаемого теперь, воистину сатанинского, наваждения, и наше духовенство, являющееся в своем роде тоже интеллигенцией. [...]

Духовенство в массе, как и жалкая по своему умственному и нравственному содержанию наша светская интеллигенция, легко поддалось революционному психозу, в котором продолжает оставаться доселе, несмотря на жестокие удары переживаемого времени, невзирая на явное проявление гнева Божия, карающего и зовущего к покаянию.

Доселе в Церкви творится то же, что и в государстве: попрание святынь, борьба за власть, стремление свести Церковь Божию с ее канонического основания, ввести в ней те же демократические порядки, обмирщить и поставить её в ряд обычных человеческих учреждений.

Мы видим, что переживаемая духовная эпидемия поразила наше духовенство не в меньшей степени, чем мирскую интеллигенцию. Буйствуя на своих собраниях и съездах, оно телеграммами приветствовало мирских разрушителей Церкви и в то же время с бешеной яростью набрасывалось на носителей церковной власти − епископов, стремившихся сохранить основные устои и святыни Церкви.

А сколько духовных лиц оставило свое служение Святой Церкви и ушло на служение революции − в комитеты, кооперативы, милиции, на политическую деятельность в рядах социалистов до большевиков включительно, не снимая, на всякий случай, священного своего сана!

Как характеризуют духовенство переживаемого времени такие факты, как насилие священника над своим епископом, факт ареста епископа священником, явившимся для сего «канонического» деяния в квартиру епископа с вооружённою бандою солдат и рабочих и с угрозою применения вооружённой силы в случае неподчинения или сопротивления! [...].

Не требуется ли, поэтому, прежде всего оздоровление церковных сил: покаяние самого духовенства, доселе в своем большинстве шедшего рука об руку с революцией, той революцией, которая в порядке своего естественного развития завершилась букетом большевизма? [...]137.

К сожалению, на теме клятвопреступления и покаяния и в этот раз Собор останавливаться не стал, завершив дискуссию понеудобной теме, уже в четырнадцать часов, а свое отношение к декрету об отделении Церкви от государства выразил в принятом 25 января/7 февраля 1918 года Постановлении. В нем было два важных пункта.

Изданный Советом народных комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения.

Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви.

О роли верности в истории

Буквально в тот же день до Собора дошло потрясшее всех известие о зверском убийстве 25 января в Киеве митрополита Владимира (Богоявленского). Больше всего собравшихся потряс не сам факт убийства сопряженного с пытками и издевательствами. К этому уже стали привыкать в новой революционной действительности. Самое страшное было не в том, что в митрополита стреляли, кололи штыками и растерзанное тело бросили на снег, на много часов.

Нет.

Страшное было в том, что убийцы, в количестве очень немногих человек спокойно зашли в Киево-Печерскую Лавру, тяжелые ворота которой им любезно открыли ее насельники, теоретически говоря обязанные хоть как-то защитить своего Владыку. Затем те же насельники, монахи-иноки, накормили эту банду в трапезной сытным обедом, в дружеском разговоре объяснили, где покои митрополита.

После трапезы убийцы пришли в покои Владыки, провели там несколько часов, разграбив все, что можно, издеваясь и глумясь над митрополитом, а потом спокойно вывели его и расстреляли недалеко от Лавры. Только через много часов уже окоченевшего митрополита торжественно перенесли в Лавру и торжественно отпев, похоронили.

Кажется, даже не осознав, что они подло предали митрополита «всея Руси», как называли Владыку138. Интересно, вспомнил ли в свои последние минуты митрополит Владимир почти зеркальную ситуацию февраля-марта прошлого года?

Россия действительно сильно изменилась с первого смутного времени, окончившегося избранием на Престол Михаила Романова и клятвой в вечной верности Династии.

Даже обладая буйным воображением, трудно представить себе, чтобы в году скажем 1610, к архимандриту Дионисию в Троице-Сергиеву Лавру входят какие-нибудь поляки с казаками и на глазах у братии издеваются над ним несколько часов, потом уводят и убивают.

Как говорится: без комментариев.

Под влиянием известия об убийстве почетного председателя Собора, было принято Постановление о патриаршем местоблюстителе. Собор уполномочил Патриарха, именно учитывая исключительность обстоятельств, назначить себе преемника, и не просто преемника, а преемника с полнотой патриарших прав, назначить его тайно, назначить не одного, а нескольких, дав каждому соответствующие грамоты, не сообщая об этом никому даже на Соборе.

На Соборе через некоторое время было заявлено Патриархом о том, что поручение Собора выполнено, местоблюстители назначены. До сих пор мы точно не знаем, кто были эти, тайно назначенные, первые местоблюстители. Собор понимал, что Патриарха могут арестовать, могут убить, а сам Собор могут разогнать. И, действительно, Патриарх впервые был арестован уже в 1918 году. Это спасло наше Высшее Церковное управление в 20-30-х годах от разрушения канонического преемства высшей церковной власти, к чему так стремились большевики.

А вот вопрос о клятве и ее преступлении так и не поднялся на Соборе до 21 марта/3 апреля 1918 года, когда он был поставлен на обсуждение среди прочих в IV Подотделе соборного Отдела «О церковной дисциплине», успевшего уже лишиться своего руководителя в лице митрополита Владимира.

Трагическая гибель которого стала столь яркой иллюстрацией роли верности в истории.

Волнует совесть верующих и ставит в тяжелое положение пастырей

Примерно через два месяца после Послания Патриарха об анафемствовании и декрета об отделении Церкви в рамках соборного отдела «О церковной дисциплине» было создано специальное структурное подразделение – IV подотдел.

В его задачу входило рассмотрение нескольких вопросов, первым из которых – «О присяге Правительству вообще и бывшему Императору Николаю II в частности». Подотделу надлежало также разобрать еще десять важных вопросов, среди которых можно назвать, например, такие: «О благоговейном совершении богослужений», «О покаянной дисциплине», «О попрании изображений Креста», «О поведении мирян в храме», «О поведении певчих в храме» и «О торговле в храме».

16/29 марта 1918 года в московском епархиальном доме состоялось первое, организационное заседание этого подотдела на котором помимо его председателя протоиерея Д.В. Рождественского139 и секретаря В.Я. Бахметьева140 присутствовало еще шесть человек.

Второе, а на самом деле первое рабочее заседание подотдела как раз и состоялось 21 марта/3апреля 1918 года. На нем присутствовало десять лиц духовного и мирского званий. Заседание началось со слушания доклада о. Василия Беляева, члена Поместного собора по избранию от Калужской епархии, написанного им еще 3 октября минувшего года. В докладе затрагивались те же темы, что в письме крестьянина Михаила Никонова, о значении присяги и ее преступление православными в феврале-марте 1917 года.

Доклад члена Поместного собора РПЦ священника Василия Беляева на заседании IV Подотдела соборного Отдела «О церковной дисциплине»

3 октября 1917 г./21 марта 1918 г.

В Отдел Всероссийского

Церковного Собора «О дисциплине»

члена Собора священника Василия Беляева

Доклад

Революцией вызваны такие явления, которые, оставаясь в плоскости церковно-гражданской, крайне смущают совесть верующих. К таким явлениям в первую очередь нужно отнести присягу на верноподданство бывшему императору Николаю II.

Что этот вопрос действительно волнует совесть верующих и ставит в тяжелое положение пастырей, видно хотя бы из следующих фактов.

К пишущему эти строки в первой половине марта месяца [1917 года] обратилась одна из учительниц земских школ с требованием категорического ответа на вопрос, свободна ли она от присяги данной императору Николаю II. Если не свободна, то просит освободить с тем, чтобы ей была дана возможность со спокойной совестью работать в новой России.

В мае месяце пишущий эти строки имел публичный разговор с одним из старообрядцев который всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство.

Наконец, в сентябре месяце автору доклада поступило от одного из священников следующее письмо: «Смею обратиться к нам, как делегату нашей епархии, нельзя ли Вам возбудить вопрос пред членами Собора об освобождении православных верующих от присяги, данной Николаю II при вступлении его на престол, так как истинно верующие в сомнении относительно этого вопроса».

И в самом деле, вопрос о присяге − один из кардинальных вопросов церковной Дисциплины, как вопрос совести в связи с практическим осуществлением гражданских прав и обязанностей.

От того или иного решения этого вопроса зависит отношение православного христианина к политике, отношение к творцам политики, кто бы они ни были: императоры ли то, президенты ли?..

И является [ли] совершенно необходимым для православно-христианского сознания решить вопросы:

1) Допустима ли присяга вообще в верности правителям?

2) Если допустима, то безгранично ли действие присяги?

3) Если действие присяги не безгранично, то в каких случаях и кем верующие должны быть освобождаемы от клятвы?

4) Акт отречения императора Николая II − достаточный ли повод для православных считать себя свободными от данной присяги?

5) Сами ли православные, каждый в отдельности, в известных случаях считают себя свободными от присяги, или же требуется авторитет Церкви?

6) Если требуется авторитет Церкви, то не являемся ли мы клятвопреступниками, как сами себя освободившие от обязательств присяги?

7) И если на нас лежит грех клятвопреступничества, то не должно ли Собору освободить совесть верующих?

Священник Василий Беляев»141.

Вслед за докладом о. Василия было оглашено письмо Михаила Евфимовича Никонова. В возникшей затем дискуссии прозвучало мнение, что Поместному собору действительно необходимо освободить паству от действия верноподданнической присяги, поскольку в марте 1917 года Св. Синод не издал соответствующего акта.

В ответ прозвучало, что решение поставленных вопросов надо отложить до той поры, пока общественно-политическая жизнь страны не войдёт в нормальную колею.

Разногласие членов подотдела вызвал и вопрос о помазанничестве. Одни сочли его «частным вопросом», не заслуживающим соборного внимания, другие – сложнейшей проблемой, решение которой требует больших интеллектуальных усилий и времени обсуждения.

Остановились на том, чтобы продолжить обсуждение на дальнейших заседаниях подотдела, причем привлечь к нему ученых из состава участников Поместного собора.

На третьем заседании, состоявшемся 29 марта/11 апреля 1918 года, за девять дней до закрытия 2-й сессии Собора, в присутствии шести лиц, проблема клятвопреступления не обсуждалась. Темой его был вопрос вопроса «О торговле в храме». Было выработано заключение, представленное руководству отдела.

О присяге на верность: вообще и в частности

Следующее четвертое заседание имело место почти через четыре месяца после третьего − 20 июля/2 августа 1918 года, через месяц после открытия третьей, ставшей последней сессии Поместного Собора. Возможно, поэтому на нем зарегистрировано рекордное число присутствующих – целых двадцать человек, в том числе два архиерея.

С докладом «О присяге правительству на верность вообще и в частности – бывшему Государю Императору Николаю II»выступил профессор Московской духовной академии Сергей Сергеевич Глаголев142.

Поскольку большинство из нас имеет достаточно расплывчатые представления, как о клятве вообще, так и о присяге, в частности, во всяком случае, с православной точки зрения, приведем основные положения доклада:

«Докладчик, определив присягу как частный вид клятвы и сделав краткий обзор понятия о клятве, отношениях к ней и значении ее с древнейших времён и до нашего времени, изложил свои выводы по данному вопросу в следующих шести положениях:

1. Клятва в самом широком смысле есть утверждение или отрицание чего-нибудь соединенное с признанием особенно сильной ответственности за правдивость своих слов.

Призывание имени Божия в клятве выражает, что утверждаемая правда есть правда Божия, а ложь по отношению к клятве есть преступное нарушение обязанности к Богу.

2. Нужда в клятве вытекает:

1) из сознания, что мы не можем быть постоянно правдивыми и

2) из сознания, что в данном случае неправдивость может сопровождаться особенно вредными последствиями.

3. Наша нравственная слабость создает нужду в клятве, но идеал христианина конечно тот, чтобы ему верили без клятвы. Да и кроме того частое произнесение клятвы несомненно заключает в себе признание

неважного − важным,

человеческого − Божиим,

суетного − существенным.

Поэтому ещё в Ветхом Завете была дана заповедь:

«Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». […]

В Новом Завете […] содержится повеление не клясться, но это − идеал, […] при жестоковыйности человека хорошо, если его слова с клятвою считаются заслуживающими безусловного доверия.

Если бы человечество поднялось на такую нравственную высоту, что при клятве всегда говорилась бы только правда, то тогда на Земле стало бы нечто вроде Царства Божия. Поэтому нам нечего говорить об отмене клятвы, а нужно только говорить о размерах ее применения.

4. Присяга есть клятва, установленная и требуемая гражданскими или церковными законами в отдельных случаях и для отдельных целей.

В клятве без присяги преобладает элемент религиозный, в присяге − элемент правовой, а элемент религиозный иногда может совсем отсутствовать. Под присягою дается или утверждение, или обещание чего-либо.

5. Нарушение клятвы и присяги есть преступление, но квалификация этого преступления должна быть определяема различно в каждом отдельном случае.

Нарушение присяги может быть большим преступлением, чем убийство ближнего, и меньшим, чем похищение одного яблока из громадного сада.

Иногда нарушение присяги может казаться обязанностью для христианина, именно при противонравственных требованиях правительства, которому была дана присяга на верность.

Но здесь можно разуметь, что и в присяге разумелось право ее нарушения при безнравственных требованиях правительства или нужно признать, что дававший присягу видел неморальные элементы присяги, но по страху и необходимости принес ее.

Тогда он виновен, но как?

6. При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему государю Императорe Николаю II нужно иметь в виду, что произошло не отречение Николая II, а свержение Его с Престола, и не только свержение Его, но и самого Престола (принципов православия, самодержавия и народности).

Если бы государь по доброй воле143 удалился на покой, то тогда не могло бы быть речи о клятвопреступлении, но для многих несомненно, что в акте отречения Николая II момента свободной воли не было.

Факт нарушения присяги революционным путем спокойно приняли:

1) по страху − несомненные консерваторы − некоторая часть духовенства и дворянства,

2) по расчету − купцы, мечтавшие поставить капитал на место аристократии рода,

3) люди разных профессий и классов, верившие в различной мере в благие последствия переворота.

Эти люди (с их точки зрения) ради предполагаемого блага совершили действительное злонарушили слово, данное с клятвою.

Виновность их несомненна; можно лишь говорить о смягчающих обстоятельствах, если таковые найдутся.

Свержение властителя может иметь для себя основания в явной преступности его деяний, в безусловно ясном вреде от его правления, в наличности у властителя злой воли.

Но в глубине своей совести, по тщательном испытании ее, может сказать, что это было у властителя144, то едва ли совершил грех, но любопытно было бы увидеть, чтобы кто-нибудь с внутренней уверенностью решился сказать это.

Если даже правление властителя и явно пагубно, то прежде насилия над ним должны быть употреблены другие средства для его вразумления.

Были ли использованы все такие средства?

Затем мудрено было не видеть, что переворот совершился не во имя Церкви, а против Церкви.

Кто хочет быть сыном Церкви и отрекается от Охранителя ее блага, едва ли может сказать, что он поступает по заповедям.

Но каждый в этом деянии отречения ответит пред Богом сам за себя.

Отрекался и Петр145, но он принес достойные плоды покаяния146.

Нужно и нам одуматься и принести достойные плоды покаяния. […]»147.

Как видим, у профессора Глаголева нет сомнений, что имело место вовсе не отречение. Также богослову и апологету ясно, что в той же мере, как против Царя, переворот Февраля направлен и против Церкви. Равно как понимание того факта, желающий быть сыном Церкви и отрекающийся от Охранителя ее блага, под которым в контексте доклада однозначно понимается Государь Император Николай II, не может сказать, что поступает по заповедям.

Нечеткости формулировок в докладе нет. Как же среагировали на все вышесказанное остальные участники четвертого заседания IV подотдела?

В возникшем обсуждении приняло участие восемь человек, в том числе оба архиерея. Приведем некоторые из реплик.

Протоиерей отец А.Г. Альбицкий148, рассказывая о подробностях отречения от Престола бывшего Императора, находит, что Государственная Дума не нарушила присяги, когда взяла власть в свои руки, в лице Думского Исполнительного Комитета. Поступила она так, выполняя свой долг пред страной, чтобы удержать начинавшуюся анархию. Кроме того, манифестом бывшего Государя власть преемственно была передана Великому Князю Михаилу Александровичу и Правительству, возникшему в Государственной Думе.

Профессор протоиерей отец Д.В. Рождественский находит, что тогда бы можно было считать освобожденными себя от присяги, если бы позднейшими обстоятельствами не выяснилось, что отречение [Николая II] было под давлением, что подтверждается всем отношением к бывшему Монарху сейчас же после переворота.

Присяга безусловна, а не постольку, поскольку. Антон Владимирович Карташов149 писал, что Святейшему Синоду следовало издать акт о снятии Помазания с бывшего Государя, но кто осмелится поднять руку на Помазанника Божия.

Великий Князь Михаил Александрович отказался занять Престол тоже под давлением.

Если порядок нашей государственной и общественной жизни восстановится, Церковь может ли вновь освятить присягу или нет?

Может и должна, как цель благую, направленную в ограждение мира и безопасности. С пропагандой против присяги со стороны социализма и еврейства пастырям и проповедникам надо бороться; нужно воспитывать народ в верности присяге и разъяснять её значение.

[…] В.Г. Рубцов150 говорит, что тем обстоятельством, что Церковь молилась и о бывшем Государе, и за Временное Правительство, и ничего не сказала по поводу Помазанничества и благодати, народ был сбит с толку, он ждал указаний и разъяснений от высшей церковной власти, но и до сих пор не дождался.

Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский)151 говорит, что к присяге нужно относиться с трепетом, но Государь, отрекшись, освободил всех от верноподданнической присяги.

Немного отвлекшись в сторону от дебатов четвертого заседания IV подотдела, отметим, что епископ Митрофан был монархист, неоднократно до Февраля призывал верующих сплотиться вокруг трона. Во время Великой войны, будучи до 6 июля 1916 года епископом Минским и Туровским, часто ездил на фронт для поддержания морального духа русского воинства и не раз попадал под вражеский обстрел, сохраняя солдатскую выдержку и спокойствие. За свою деятельность по обстоятельствам военного времени епископ Митрофан 14 мая 1916 года был награждён орденом Св. Александра Невского.

В Астрахани духовный авторитет епископа Митрофана оказался столь велик, что его противникам, пришедшим к власти после Февральской революции, так и не удалось сместить «черносотенного» владыку с занимаемой им кафедры.

По всем свидетельствам крайне отрицательно и болезненно отнесся к событиям февраля-марта 1917 года, называя их не иначе, как государственный переворот, и не одобрял линию Синода, о чем свидетельствовало его выступление на Соборе 11 октября 1917 года: «Припомните это недавнее время государственного переворота, и как реагировала на него Церковь, и в каком положении она оказалась. Я не могу с подробностью останавливаться на этом событии, потому, что я лицо, подчиненное Синоду. […]

Воззвания Синода были бездушны, они не затрагивали жизненного церковного нерва […] Мы видели, как внутри Церкви бушевали разрушительные силы, как они коверкали и уродовали русскую церковную жизнь. Видели и попытки Синода и отдельных членов Синода противостоять эти разрушительным силам. Но чаще случалось, что последние возобладали, и Синода шел следом за ними и иногда, пытаясь ввести в русло церковную жизнь, своими разноречивыми постановлениями вносил еще больше разрухи»152.

И вот такой человек, так спокойно говорит об уже имеющем, якобы, место автоматическом снятии присяги. Создается впечатление, что выступление владыки Митрофана на заседании подотдела, свидетельствует о том, что к этому времени многими монархистами, особенно после Октября 1917 года, была воспринята версия, что Государь-де отрекся добровольно, поставив, наоборот, всех их и Церковь в тяжелое положение.

Воспринята особенно теми из них, кто был во время соответствующих событий далеко от Петрограда, и не мог составить личное мнение непосредственно. Вспомним, например, «Белую гвардию» Михаила Булгакова: «Ему никогда, никогда не простится Его отречение на станции Дно». Поэтому столь распространенную версию об отречении следует считать до сих пор действующим оружием информационной войны против России. Своего рода бомбой пролонгированного действия. Но вернемся к дебатам.

В заключение епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк)153 сказал, что Поместному собору необходимо вынести свое авторитетное мнение по вопросу верноподданнической присяге императору Николаю II, поскольку следует успокоить совесть верующих. А для этого вопрос о присяге должен быть всесторонне исследован на Соборе.

В итоге обмен мнений было решено продолжить в следующий раз.

Интересует знать, что такое коронование…

На сей раз перерыв между заседаниями был недолог, всего пять дней. Пятое заседание IV подотдела состоялось уже 25 июля/7 августа 1918 года. Присутствовало на нем тринадцать человек, среди них один архиерей. Так что по числу присутствующих оно стоит на втором месте после предыдущего.

На этот раз заседания началось с доклада некоего Сергея Илиодоровича Шидловского (1861-1922), члена Поместного собора по избранию от Государственной думы. Личности довольно примечательной. Крупный землевладелец, сын воронежского губернского предводителя дворянства, тайного советника, и сам действительный статский советник, то есть статский генерал, окончил элитный Александровский лицей. Службу начинал в 1880 году при Министерстве Внутренних дел, с 1891 года − чиновник особых поручений при министре. В дальнейшем дослужился до директора Департамента земледелия Главного управления землеустройства и земледелия (1905-1906), послед сего пошел в политику. Депутат III и IV Госдум, левый октябрист, один из лидеров «прогрессивного блока», лидер земцев-октябристов, член Временного комитета Госдумы. Кроме того, масон (1915-1917), занимающий высокое положение в русском масонстве154.

Именно его Поместный Собор счел наиболее компетентной фигурой для доклада по вопросу добровольности отречения Государя Императора.

Ответ думца и масона мог быть заранее не предугадан разве только членами сего высокого собрания. Разумеется отречение было добровольным, а потому и все вопросы о присяге автоматически снимаются. Как потом писал в «Воспоминаниях» сам Шидловский:

«На соборе, не помню уже в какой комиссии и почему, был возбужден вопрос об отречении государя: было ли оно вынуждено или добровольно. Это имело какое-то отношение к вопросу о присяге: если отречение последовало добровольно, то и обязательства по присяге отпадают, а если оно было вынуждено, то остаются. Этот чисто схоластический вопрос очень интересовал некоторых священников, придававших ему громадное значение.

Так как я был единственным членом собора, об этом осведомленным, то меня пригласили в заседание этой комиссии для дачи соответственных показаний, а потом просили написать историю всего этого революционного эпизода, что мною и было исполнено.

Окончание следует

Поделиться в соцсетях
Оценить

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

ЧИТАТЬ ЕЩЕ

ЧИТАТЬ РОМАН
Популярные статьи
Наши друзья
Наверх