ТРУДНО БЫТЬ «БЕСОГОНОМ»

В воскресный день, с опозданием почти на месяц, нашла возможность посмотреть выпуск «Бесогона» Никиты Михалкова «У кого в кармане государство?», показ которого был запрещен на телевидении. Сразу скажу, что степень моей подкованности в вопросах мiровой политики и экономики такова, что я — не знаю, к сожалению или к счастью — с трудом отличаю Билла Гейтса от Германа Грефа. Но немного больше разбираюсь в театральном и киноискусстве — и как простой зритель, и как человек, выросший в актёрской семье и к любому публичному действию относящийся с позиции «верю – не верю», по Станиславскому. Конечно, Никита Михалков как актёр мне знаком и понятен гораздо больше, чем Михалков-публицист, Михалков-автор и ведущий политически окрашенной передачи. Более того: Михалков как публицист вызывает у меня некоторое сомнение, и во многом тут виновата его актёрская профессия. Образ вальяжного барина, который он неоднократно использовал в кино — этакого сэра Генри из «Собаки Баскервилей» — крепко сроднился с самим актёром, изменив, как мне кажется, его личность (или зрительский взгляд на неё). Привыкнув к определенному образу, очень трудно говорить о чём-то по-настоящему, от души: даже если у тебя наболело, ты и сам как будто затрудняешься сказать о своей боли всерьёз, и слушатели смотрят на тебя с долей сомнения: кто это говорит — очередной герой или ты сам? Поскольку привычный образ барина Михалков перенёс и в свою передачу, я всегда относилась к ней без должного внимания: автор не внушал полного доверия, его источники информации казались сомнительными, сами темы — спорными и часто слишком апокалиптическими. Порой возникало ощущение, что некоторую информацию автор черпает на каких-то сомнительных сайтах, которые лично я стараюсь обходить стороной. В то же время всегда было понятно, что имя Михалкова, его лицо на телеэкране для многих является знаком качества «Бесогона».

Само название передачи — «Бесогон» — вызывает вопросы. Насколько я знаю, в Издательском совете Русской Православной Церкви несколько лет назад не хотели давать гриф сборнику рассказов Валерия Лялина, и одной из претензий было название одного рассказа: «Бесогон из Ольховки». Кажется, рецензент даже усомнился в существовании такого слова — бесогон. Но слово такое, конечно же, есть; есть даже раннехристианский святой Никита Бесогон, икону которого Никита Михалков использует как «логотип» своей передачи. Вообще же, как легко догадаться, бесогон — это экзорцист, священник, изгоняющий бесов — страшное и ответственное служение, доступное немногим и очень опытным. Другое значение слова (по словарю Даля) — ветрогон, беспокойный, непоседа. А в словаре воровского жаргона говорится, что бесогон — это «лицо, говорящее неправду; дурак». Поэтому, используя для названия своей передачи такое название, автор рисковал. Если он соотносил себя со святым или экзорцистом, то это, по меньшей мере, нескромно, особенно для православного человека (а Никита Михалков подаёт себя именно так). Называть же себя дураком и лжецом тем более странно для публициста.

И всё же «запрещённую» передачу смотрела с интересом, даже пожалев в какой-то момент, что месяц тому назад мы не опубликовали её на сайте. Подготовка подобной передачи — очень большой труд, заслуживающий уважения. Конечно, высказывания тех же Гейтса, Грефа и других видных деятелей мiрового масштаба о нашем возможном будущем кажутся фрагментами фантастического романа (а значит, подлинность их под вопросом), но, по-видимому, нужно признать документальность происходящего. И всё же ближе к концу передачи случился «прокол» — автор, который целых сорок минут призывал нас к трезвению и «глубокому стратегическому мышлению», вдруг не удержался и позволил себе «лирическое отступление» на свой вкус. А именно — включил в передачу аудиозаписи, в которых измученные «дистанционным обучением» детей родители, гнусно матерясь, высказывают учителям своё мнение о происходящем. Как сказал мне однажды один литератор, ведший семинар на Форуме молодых писателей, «вы положили на одну чашу весов очень много хорошего, и дьявол ждал — что же вы положите на другую?». К сожалению, для православного публициста цитирование матерной брани — слишком тяжёлый «противовес», который может говорить о внутренней несостоятельности или, по крайней мере, о каком-то пробое в целостности его личности. Одно дело — когда бранное слово срывается случайно, и другое – когда их в неограниченном количестве осознанно вставляют в публичное выступление. Ведь, как говорится в статье Александра Жилина и Григория Ванина «Культурные матерщинники», «выражения “материться”, “матерщина”, “мат” этимологически происходят от обличения богохульников в попытках “бесчестить Пречистую Матерь Божию”». И, между прочим, грех сквернословия является проявлением блуда — именно с этим грехом связаны значения матерных слов. Каждое такое слово предполагает определённый образ, от которого взрослые пытаются оградить детей. Печально, что родители без стыда матерятся в разговоре с учителями, но не менее печально, что их цитирует православный культурный деятель. И не только цитирует, но в других ситуациях и сам употребляет подобные выражения без стеснения, причём даже в разговоре с архиереем — которого тоже, конечно, можно и нужно назвать учителем. Жаль детей, если они, уже услышав матерные слова из уст родителей, услышат их и с телеэкрана, во время показа «просветительской» передачи — только из-за этого можно было бы поставить вопрос о её запрещении.

Пять лет тому назад Никита Михалков в числе других деятелей культуры — Фёдора Бондарчука, Карена Шахназарова, Сергея Мирошниченко, Олега Табакова, Владимира Хотиненко — подписал письмо на имя премьер-министра Дмитрия Медведева с просьбой разрешить использование мата в кино. В письме говорилось, что «нецензурная брань является частью нематериального культурного наследия и традиционно использовалась и используется в художественных произведениях в различных целях, к которым относятся правдивость изображения образов героев, усиление эмоциональной окраски происходящих на экране событий». Интересно, что же это за «традиция», о которой пытались напомнить деятели культуры? Ивана Баркова или Сергея Шнурова? Но, какой бы она ни была, православной (к которой явно относит себя Михалков) её точно не назовёшь.

Конечно, можно сказать, что матерная брань, включённая Михалковым в выпуск «Бесогона» — всего лишь частность, а сама задумка хорошая. Но, наверное, нельзя изгонять бесов из других, не разобравшись прежде с содержанием собственной души, не очистившись, не обновившись. Увы, это наша беда: стремиться изменить весь мiр, спасти человечество, произносить громкие слова с высоких трибун, но не находить сил и желания для того, чтобы взглянуть на себя самого и хоть чуть-чуть, но сдвинуть тяжкий камень, закрывающий вход во гроб нашего сердца. Да что тут говорить — не сдвинуть, так хотя бы заметить.

ОЛЬГА НАДПОРОЖСКАЯ.
1 июня 2020

Источник: http://vetrovo.ru/primechaniya/trudno-byt-besogonom/

ИЗ АРХИВОВ:

Почему зрители игнорируют фильм Никиты Михалкова ("Комсомольская правда", 27.04. 2010 г.)

Премьера “Утомленных солнцем-2” провалилась. В Москве, Курске, Нижнем фильм шел в едва заполненных залах. Для распиаренного проекта, спущенного в народ прямиком из Кремля, для конъюнктурного товара, изготовленного аккурат к юбилею Победы, для грандиозного зрелища со стрельбой, хохмами и кровищей, где даже в эпизодах снялись только звезды, ― и полупустые залы провал, а уж заполненные на 10 процентов ― просто крах, сокрушительное поражение. А я-то, дурак, заплатил за бронь 50 рублей. Думал, придется сидеть в проходе…

Люди чувствуют, когда их не любят. Люди вообще всё чувствуют, даже если они не очень-то образованны и совсем не аристократы. В продвижении своего последнего творения Никита Михалков допустил роковую ошибку. Мало было рассказать о фильме на всех телеканалах. Мало было устроить грандиозную премьеру в Кремле. Мало было разослать копии по всей России и запугать видеопиратов. Следовало загонять зрителей на просмотр силой. Распространять билеты на предприятиях и в офисах под угрозой увольнения, отлавливать народ на американских блокбастерах и конвоировать в соседний зал, собирать людей на главной площади и прикладами забивать их в клуб. Вот тогда бы был результат. Вот тогда бы была действительно всероссийская премьера. Вот тогда бы фильм окупился за первые выходные. Потому что иначе народ не пойдет. Потому что режиссер свой народ не любит. А люди чувствуют, когда их не любят. Их, конечно, можно согнуть, запугать. Но заставить добровольно отдать тебе три часа своего свободного времени, то есть заставить себя полюбить, ― нереально.

Трагедия аристократа

Для начала разберемся, “про что кино”. Это, конечно, не “великий фильм о великой войне”, как сообщает рекламный слоган. Но это великая, хотя и невольная, исповедь аристократа Михалкова, пожалуй, самого яркого из ныне живущих представителя старинного талантливого рода, который как-то незаметно и постепенно растерял весь свой аристократизм и превратился то ли в холуя, то ли в шута, но в любом случае во что-то постыдное и совсем неблагородное. Простому человеку такую метаморфозу пережить проще. Простой человек практичен, он не обязан выбирать между честью и смертью. Другое дело ― аристократ. И эту михалковскую аристократическую драму режиссер и показывает нам в первой же сцене. С каким отчаянным наслаждением и ужасом он тычет Сталина лицом в торт. Вот она заветная мечта русского придворного аристократа. Этой сценой Михалков отомстил и за своего отца, и за себя. Вечно мы служим всяким недоучившимся сапожникам, крестьянам да рабочим питерским паренькам. Мы ― такие красивые, рослые, даровитые, благородные. Улыбаемся, наклоняем голову, выслушиваем всякую ахинею, поднимаем тосты, льстим. А по-настоящему-то нам хочется лишь одного. Положить этому плебею ладонь на затылок да ткнуть в его же шоколадный профиль. И давить, давить, пока не задохнется, подавившись собственным шоколадным величием.

Но ― тонка кишка. К тому же семья, дети. Вот и осмеливаемся бунтовать только против мертвых и только в кино, да и в кино-то осмеливаемся не очень ― только в сновидениях, в кошмарах. Вы, Никита Сергеевич, попробовали бы, что ли, кого из нынешних в торт сунуть. Путина, например. В кошмаре ведь всякое может привидеться. Вот тогда б я поверил в легендарного комдива Котова. А так ― какой Котов! Сплошной Михалков.

И мина плывет…

Есть в фильме и еще одна сцена, очень точно характеризующая самого Михалкова. Это когда главная героиня Надя Михалкова спасается после крушения на морской мине. Доплывает Надя до берега, целует мину, говорит ей ласковые слова и отпускает на волю волн со словами: “Плыви, мина!”. (Честно говоря, я не верил в существование этого эпизода, пока сам не увидел.) И вот мина отплывает и тут же взрывает наш корабль, эвакуирующий партархив, бюсты Сталина, Адабашьяна с любовницей и собачку. Гипсовая голова Сталина прилетает на берег и комически падает носом в песок, как в торт. Да бог с ними ― с бюстами, с Адабашьяном, с его дурой любовницей и собачкой. Вполне допустимые потери для такой хохмы. Но вот ради чего Михалков погубил команду этого ботика? Матросиков-то ― за что? Да плевать Михалкову на матросиков. Главное, что Надя его спаслась. Главное, чтоб Михалковым хорошо было, а после них хоть трава не расти.
Для возбуждения зрительского интереса Михалков, как какой-нибудь Тарантино, натаскал в свой фильм кучу цитат из мирового кинематографа. Публика любит угадывать, что откуда утащено. Но цитаты эти переосмыслены.

Вот все та же Надя прячется в деревенском сарае от похотливых фрицев. Фрицы заходят туда по очереди, а там их убивает селянка. Убивает орудиями труда ― вилами, топором, цепом ― явная цитата из гонконгских боевиков про шаолиньских монахов. В отместку фрицы собирают жителей села на площади, загоняют в сарай, откуда только что сбежала Надя, и поджигают. Это уже цитата из фильма “Иди и смотри” Элема Климова. Но тот советский фильм вызывал у зрителя даже не сопереживание, а почти физическую боль. А вот у Михалкова люди поджариваются как-то легко, навроде попкорна. А все потому, что одновременно мы слышим диалог между Надей и этой шаолиньской селянкой. Надя кричит: как же так, люди не виноваты, за что их жгут, они ж фрицев не убивали. А селянка ее успокаивает. Мол, жгут, и правильно делают. За то и жгут, что фрицев не убивали. За их овечью покорность и жгут.

Небоевые потери

Михалков так вошел в роль комдива Котова, что и сам уж не знает ― где Котов, а где Михалков. Где режиссер, а где комдив. Хотя граница между этими профессиями вполне четкая. Комдив имеет право жертвовать людьми, а художник ― нет.

Но тут важна цель. Если комдив кладет своих солдат ради победы, ради спасения Отечества ― это одно. А если ради того, чтобы взять город, не важно, Берлин или Грозный, к определенной дате ― это преступление.

Ради чего Михалков убивает своих героев целыми ротами? Ради чего погибли Евгений Миронов, Валентин Гафт, Валерий Золотухин, Алексей Петренко, Андрей Мерзликин, Евгений Стычкин, Александр Адабашьян, Мария Шукшина, Сергей Гармаш, Даниил Спиваковский, Артур Смольянинов, Александр Голубев, Александр Пашутин? Я уж не говорю про жертвы среди массовки, которых никто не считает, но ради чего режиссер Михалков уже во второй части уничтожил российскую актерскую элиту? Нельзя же воскрешать героев каждые полгода, и где он собирается набирать артистов для сиквелов. Кого он будет снимать в “Утомленных солнцем-25”, если лучших угробил уже во второй части?

Зачем он так торопливо перебил всех талантливых? Только затем, чтобы расчистить съемочную площадку для своих детей ― Нади и Артема ― актеров, кстати, весьма посредственных. Артем Михалков, единственный из кремлевских курсантов, который после боя остался в живых. Он вроде бы вот-вот умрет, и снегом его заносит, но смотрит бодро. Да и ранение у него непонятное ― то ли ноги оторвало, то ли просто осколками посекло. Короче, трупа его мы не видели, а значит, можно не сомневаться, что в третьей части чудом выживший курсант Михалков снова появится и еще попьет чайку из папиного котелка.

Тут надо учитывать, что и крестьян, и курсантов этих кремлевских, и всех политзаключенных не фрицы убили и не энкаведешники, а русский патентованный патриот Никита Михалков. Людей убил, не массовку. Он ведь художник, а значит, вымыслу своему верит безоговорочно. Он-то знает, что в настоящем кино люди гибнут не понарошку. Потому и не убивает ни дочку, ни сына. Рука не поднимается на своих. А остальное быдло чего жалеть, бабы еще нарожают.

Враг народа

Самая оскорбительная для зрителя сцена ― это когда пионервожатый в исполнении Алексея Панина обмочился только потому, что полковник НКВД указал ему на неточность в анкете. Это клевета, Никита Сергеевич. В России, кроме вас, много народу живет и жило. Мой дедушка тоже опасался НКВД, и с анкетой у него было не все в порядке, и войну прошел почти до конца, погиб весной 1945-го. И бабушку мою уже по маминой линии с моим прадедом-кулаком из Сибири в Сибирь выслали. Да, боялись они, лишнего не болтали, мятежей не поднимали, на компромиссы шли и с властью, и с совестью, но чтоб вот так ― от одного вертухайского взгляда в штаны нассать ― этого точно не было. Эту деталь вы, наверное, у кого-то из своих подсмотрели, у кого-то из аристократов советских. А у простого люда пузырь покрепче. И пионеры советские в 41-м году разные песенки пели, а не только про дедушку Сталина, которые ваш папа для них сочинял. Послушать вас, так не страна была, а какая-то секта…
Вот мы и подошли плавно к теме религии.

Не верит

Для верующего и православного человека, каким мы знаем Никиту Сергеевича Михалкова, он снял на редкость богохульное кино. Начнем с того, что Михалков в чистом поле построил макет храма из гипсокартона в натуральную величину, чтоб потом этот храм взорвать. Михалкову, конечно, виднее, но храм по определению не может быть макетом. И дело не в гипсокартоне. По церковным инструкциям все понятно. Если не освящен, значит, не храм. А представьте, что какой-то проезжий увидел эту михалковскую маковку да и перекрестился на нее. Поверил, что это церковь. А раз поверил, то вот с этой минуты макет уже не макет, а самая настоящая церковь благодаря этому ошибочному знамению. Ну да ладно. Идем дальше. Теперь этот храм Михалкову требуется взорвать. У православного опять же рука не поднимется, но режиссеру дозволено больше, чем обычному рабу Божьему. Вот он храм и взрывает. И нам показывает. Тут опять же дело в цели содеянного. Ради чего грех такой на душу брать? Чтоб варварство фашистское показать? Так фашисты эту церковь неумышленно взорвали, у них просто бомба в люке застряла, а храм они за облаками и не видели. А тогда для чего? Чтоб чудо продемонстрировать, что вот, мол, храм на куски, а икона Богоматери целехонька? Так ведь сомнительное какое-то чудо. Икона-то, конечно, целехонька, но ведь храм-то в куски. Но ради чего тогда? А просто так, ради картинки, ради дешевой комедии. Вверху фашисты ругаются с собственной бомбой, которая никак не хочет падать на русскую землю (цитата из французской комедии с Луи де Фюнесом). А внизу Михалков с дружком-фашистом комично улепетывают от этой бомбы, перелетая через церковную ограду в ускоренной съемке.

А еще есть в фильме священник в исполнении Сергея Гармаша. Гармаш с Надей Михалковой плывут по морю на рогатой мине. Сцена одновременно напоминает и фильм “Титаник”, и книжку о бароне Мюнхгаузене, который примерно на таком же боеприпасе летал на Луну. Священник крестит комсомолку Надю, сбивает молитвой вражеский самолет и с чувством выполненного долга деликатно утопляется. Но если вера Гармаша настолько сильна, что он способен словом сбить “фокер”, то почему бы ему, хоть и безногому, не взять за руку новообращенную Надю и не пойти с ней до берега по воде аки по суху. В общей стилистике фильма эта сцена выглядела бы вполне реалистично. Нет, по воде ни Надя, ни Гармаш, ни Михалков ходить не могут. Почему? Иисус Христос уже ответил на этот вопрос.

Патриотическое порно

Никита Михалков не один раз рассказывал, что во время съемок изучил сотни страниц архивного материала и узнал о войне много нового. Что, например, немецкие танки ходили под алыми парусами со свастикой. Допустим, было такое. Тем более это так удачно сочетается с советскими парусами с портретом Сталина из первой части михалковской эпопеи. Но вот сцена, когда немецкий летчик, выставив задницу из самолета, пытается гадить на советский корабль с ранеными и пионерами, выглядит не как архивная, а как сексуальная фантазия самого режиссера. То ли он озабочен фашистскими задницами, то ли мечтает погадить сверху на пионеров и раненых.

После этой фашистской задницы финальная сцена, где израненный, обожженный, безрукий советский танкист онанирует на санитаркины сиськи, выглядит вполне логично. Это, кстати, дословная цитата из малоизвестного у нас фильма Алана Паркера “Полуночный экспресс”. Там американец, пойманный в Турции на контрабанде наркотиков, сидит в местной тюрьме. Спустя пару лет к нему на свидание приезжает жена, говорит, что она его вытащит, что уже наняла хорошего адвоката, а он ее не слышит, смотрит на жену безумными глазами и просит: “Покажи сиськи!”

Никита Михалков, прекрасно разбирающийся в мировом кинематографе, похоже, совсем не разбирается в психологии простого страдающего человека. В фильме Паркера эротическая сцена происходит в помещении для свиданий, герой хотя измучен, но жив и здоров, а напротив сидит его молодая жена. А в фильме Михалкова герой ранен в пах и в грудь навылет и обожжен процентов на 80. И как бы он ни был девственен и молод, про секс он точно не думает. Спросите у любого сексолога или солдата.

А если Михалков это понимает, то зачем он включил эту безумную сцену в фильм, заставив собственную дочь раздеться на морозе? Дело в том, что фильм Алана Паркера в 1978 году получил два “Оскара” и три номинации. А еще “Золотой глобус” и Премию Британской киноакадемии.

Может, и у Михалкова получится. Мало ли какой шедевр провалился в прокате. Американских академиков мнение русских зрителей интересуют так же мало, как и русского режиссера.

ВАДИМ РЕЧКАЛОВ