Неизвестная Гражданская война

Красные воевали не с белыми, а с казаками

Белое движение — красивый миф. Блестящее русское офицерство, поручик Голицын, корнет Оболенский и все такое… В действительности для огромной 150‑миллионной страны, еще недавно имевшей 12‑миллионную армию, белых героев оказалось ничтожно мало. Подавляющее большинство поручиков и корнетов малодушно уклонились от борьбы или служили у красных. А с большевиками почти три года воевали в основном казаки. Если бы не они, никакой Гражданской войны в России вообще бы не было.

Омерзительный позор

Самой яркой страницей в истории Добровольческой армии был ее Ледяной поход во главе с иконой Белого движения Лавром Корниловым (к слову, казаком). 9 февраля 1918 года в этот тысячеверстный восьмидесятидневный марш выступило около 3500 бойцов, включая 400 пацанов — юнкеров и студентов. Это все, кто откликнулся на многочисленные призывы белых вождей (400 из них во время похода погибли в боях, 500 были оставлены при отступлении ранеными и переколоты штыками красноармейцев).

В то же время юг России был забит бежавшими туда офицерами, но они не хотели бороться. На одном из офицерских собраний в Новочеркасске известный донской партизан полковник Василий Чернецов обратился к присутствовавшим: «Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать, за что умираю. Но если они будут убивать вас, благодаря вашей инертности, то вы не будете знать за что». Его слова не дошли до офицерских ушей. Из 800 участников того собрания реально влились в белые части 30 человек.

Генерал Петр Врангель вспоминал, что на последний сбор офицерства в Ростове в начале февраля 1918‑го пришли лишь около 200 человек: «Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев»… Позорное собрание… Несколько десятков поступили в армию. Остальные… Щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинелей золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная».

Чернецов оказался пророком. Он мужественно дрался со своим казачьим отрядом и погиб. А комендант взятого 10 февраля большевиками Ростова товарищ Калюжный жаловался на страшную занятость: тысячи офицеров хлынули к нему с заявлениями, «что они не были в Добровольческой армии»… Многих действительно расстреляли, и они не понимали за что…

Казаки у адмирала Колчака

На восточном фронте у Колчака (адмирал сам сын донской казачки, а его последняя любовь Анна Тимирёва — терская казачка) были две ударные силы. Чехословацкий корпус и казаки: забайкальцы атамана Семенова (он потом сменил адмирала на посту главнокомандующего), оренбуржцы Дутова, семиреченцы Анненкова...
Пока воевали белочехи и казаки, дела у Колчака шли относительно успешно, но стоило чехам уйти, как фронт начал рушиться. Казакам из-за их малочисленности на востоке России его было не удержать.

Ненависть, рожденная завистью

Положение белых упрочилось, лишь когда на Дону и Кубани полыхнули массовые восстания казаков. Поначалу те не хотели выступать против «трудового народа». Их убаюкали обещания большевиков. В ноябре 1917‑го Ленин был готов признать право казачества на самоопределение. В декабре 1917‑го новая власть, желая понравиться казакам, отменила для них обязательную воинскую повинность, а стало быть, им не надо было теперь служить 18 лет и тратить на собственное обмундирование и коня — от 200 до 500 рублей. В феврале 1918‑го большевики начали работу по созданию независимой Донской советской республики. Однако уже в марте все изменилось. Крестьяне стали массово захватывать казачьи земли. И казаки тут же восстали.

Это был старый острый конфликт. Царский режим всячески поощрял переселения в казачьи области крестьян (в основном с Украины). К 1917 году казаков на их территории было уже меньше, чем пришельцев. Например, на Дону соотношение — 46 к 48 процентам. Но земли у казаков было больше — от 19,3 до 30 десятин на одно хозяйство, у приезжих — 1,3 десятины. Это рождало лютую зависть. Родом из таких вот переселенцев был будущий генерал Николай Симоняк, дивизия которого в январе 1943 года прорвала блокаду Ленинграда. Он вспоминал о своем детстве в одной из старейших линейных станиц на Кавказе — Темижбекской, население которой вынесло столетнюю борьбу с черкесами. Но семья Симоняка переехала туда уже в спокойные времена — в 1905‑м.

«…Я часто спрашивал свою мать: почему ребята дразнят меня «мужиком» или почему она не сошьет мне бешмет и шапку, какие носят мои ровесники в станице? Пусть тогда попробуют сказать, что я мужик, — вспоминал на склоне лет Симоняк. — Мать, тяжело вздыхая, объясняла, что не в бешмете дело. Беда в том, что у нас нет земли. Приехали мы сюда, на Кубань, с Украины, потому называют нас иногородними и носить казацкую форму не дозволяют.

“Иногородние”, “инородцы”, “мужики лапотные” — эти слова я слышал с детства, на себе ощутил пренебрежительное, презрительное отношение…

Учеников‑казачат водили на строевые занятия. Страсть как хотелось и мне с ними. Но меня не брали — “иногородний”. Учил строевой подготовке старый усатый казак, ефрейтор. Человек он был тупой, ограниченный, ученики прозвали его Халява… Когда мы стояли на плацу в сторонке, не в силах оторваться от зрелища строевых занятий, Халява командовал:

— Разогнать мужичат!

Мгновенно возникала рукопашная схватка. Казачата пускали в ход деревянные ружья, а мы отбивались кулаками, комьями земли. Не раз я возвращался домой с разбитым носом, с подбитым глазом.

— Ничего, сынок, придет время, когда и мы их будем бить, — утешал меня отец».

Вот такие обиды разжигали пожар ненависти в 1918‑м. Казаки предложили иногородним вступать в казачье сословие и готовы были отдать им 3 миллиона десятин земли, отбираемой у помещиков. Но тем этого показалось мало, и они требовали поделить еще и казачью землю! Большевики были на их стороне, а чтобы еще больше изменить в свою пользу социальный состав на неспокойной территории, начали срочно переселять на Дон крестьян соседних российских губерний.

Иногородние в подавляющем большинстве стали красными, а казаки — белыми. По данным известного статистика Федора Щербины, в 1917 и 1918 годах в кубанских станицах и поселениях среди большевиков было 3,2 процента казаков и 96,8 — иногородних.

Один к десяти

Весной 1918‑го начались массовые восстания казачества. Первое грянуло 21 марта в станице Луганской (позже эту старейшую и крупнейшую донскую станицу и еще несколько большевики отдадут Украине). В марте же Донской войсковой круг избрал атаманом генерала Петра Краснова. Тот вспоминал, что примерно у трети восставших казаков не было сапог, и большинство из них сражалось босиком. Свои казачьи офицеры относились к рядовым бойцам как к братьям, ели из одного котла и всегда шли впереди в цепях, а не отсиживались в тылу, потому, что так требовали казаки. Поэтому среди командного состава были большие потери. Например, генерал Мамонтов, прославившийся знаменитым конным рейдом по красным тылам, был трижды ранен и все в цепях.

На протяжении всей Гражданской войны красные имели подавляющее превосходство над казаками. Не удивительно. Все казачье население 150‑миллионной России было 4,4 миллиона человек. Большевикам достались склады царской армии с заготовленными для большого наступления амуницией и вооружением на 12 миллионов человек. Именно оттуда — знаменитые буденовки, разработанные художником Васнецовым, и кожанки, в которые одевали комиссаров (имуществом с этих складов Красная армия пользовалась вплоть до 1930 года). Война потребовала от казачества огромного напряжения сил. В отличие от офицерства оно поднялось поголовно — от 16‑летних подростков до 60-летних стариков!.. Легкораненые не покидали поля боя. По воспоминаниям Краснова, некоторые имели по пять-шесть ранений и все равно оставались в строю. Вели войну старым казачьим способом. Атаковали обычно на рассвете. Вперед в лобовую атаку на красных шла жидкая цепь, а основная сила — конница — в это время окольными путями заходила с фланга или в тыл. Иногда казаки начинали бой с притворного отступления, красные следовали в погоню, а обходные отряды нападали на них с тыла. Благодаря такой тактике казачьи полки в 2–3 тысячи человек уничтожали и брали в плен целые дивизии красных по 10–15 тысяч. Да и вообще, если противник считался в 10 раз сильнее казаков, то это было нормально для казачьего наступления.

Неудивительно, что Добровольческая армия Деникина, увеличив благодаря притоку кубанских казаков свою численность до 9 тысяч человек, при поддержке 3,5 тысяч донских казаков смогла за полгода — с июня по ноябрь 1918‑го — разгромить 100‑тысячные силы красных и очистить от них Кубанскую область, Черноморье и большую часть Ставропольской губернии.

Рабочие и крестьяне в массе своей были на стороне большевиков. Как и огромная часть бывших царских офицеров младшего и среднего звена. Выходит, что казаки были единственной серьезной силой, на которую могли опереться белые. К январю 1919‑го Донская казачья армия уже достигала 76,5 тысяч человек и составляла примерно половину войск Деникина! Добровольческая армия насчитывала 40 тысяч. Формально она не считалась казачьей, но на 60 процентов состояла из кубанских казаков. Ее знаменитые офицерские полки к тому моменту уже понесли колоссальные потери и от плохой жизни пополнялись мобилизованными крестьянами и пленными красноармейцами.

А были еще полки терских казаков, разбросанные по разным фронтам. Да и большинство обычных кавалерийских частей комплектовались станичниками. Суммарно боевые части белых на Южном фронте на 75–85 процентов состояли из казаков. И большевистские вожди к началу 1919 года прекрасно понимали, кто им противостоит. «Казачество одно только давало и дает возможность Деникину создавать серьезную силу», — писал Ленин. Неудивительно, что 24 января 1919 года была введена в действие секретная директива о массовом терроре против казаков, стоившая жизни десяткам тысяч мирных жителей. Поголовно уничтожались старики, как носители обычаев и традиций.

Знать, за что умирать

Казачество было для белых генералов в их войне с красными источником как силы, так и слабости. С одной стороны, без казаков у них вообще не было бы армии. Да и Гражданской войны не было бы. Она свелась бы к подавлению большевиками нескольких локальных белогвардейских мятежей. С другой стороны, «белое дело» было для казаков чужим. Они в этой войне отстаивали свои земли и свой уклад жизни. И категорически не хотели решать судьбу остальной России, тем более восстанавливать монархию. Деникин с трудом заставлял Донскую армию совершать маневры за пределами Донской области. А выйдя на ее границы, очистив свою землю от красных, казаки останавливались — их воинский энтузиазм сразу исчезал. Они не хотели идти дальше на Москву и воевать с русским народом. Не считали себя его частью. К этому их приучил весь уклад предыдущей вековой, довольно замкнутой жизни.

У них был свой мир, и они цеплялись за него до последнего. В конце Гражданской войны отступавшие казаки вопреки здравому смыслу не раз пытались прорываться в уже захваченные красными родные места. Ушедшие за границу селились компактно, занимались военной подготовкой, верили, что однажды вернутся и освободят свою родину. К 1926 году на Дону оставалась половина от дореволюционного казачьего населения, в других казачьих областях — еще меньше. Начавшаяся коллективизация привела к новым жертвам, репрессиям, высылкам. Но еще долго — почти десять лет после Гражданской войны — продолжалось сопротивление. Вспыхивали мятежи, процветал казачий бандитизм. Это была агония обреченных, но не сломленных людей, которые, в отличие от поручиков Голицыных и корнетов Оболенских, знали, за что умирают.

Самый известный красный казак Филипп Миронов. Герой Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Награжден орденом Красного Знамени № 3. Командовал 2‑й конной армией. Выступал против расказачивания. Убит часовым Бутырской тюрьмы в 1921 году.

Дикая вольница

На стороне красных воевала в основном казачья беднота Верхнего Дона. А точнее, двух из девяти округов Донской области — Хоперского и Усть-Медведицкого.

К концу Гражданской войны в 1‑ю конную армию Буденного влилось много белых казаков, сдавшихся под Новороссийском. Ими была полностью укомплектована одна дивизия. Этих красных казаков хорошо описал Исаак Бабель, наблюдавший их во время польской кампании 1920 года. Восхищался: «изумительное спокойное, уверенное войско». И ужасался. Жестокости: почем зря рубят пленных, «испуг и ужас населения». Грабежам: «жадные глаза, дрожащие руки, необыкновенная армия». Изнасилованиям: «все девушки и женщины едва ходят». И делал вывод: это не революция, а дикая вольница.

«Что такое наш казак? Пласты: барахольство, удальство, профессионализм, революционность, звериная жестокость. Мы авангард, но чего? Население ждет избавителей, евреи свободы — приезжают кубанцы…». «Как мы несем свободу, ужасно».

Авторы текста: Владлен Чертинов, Владимир Новиков