Редактор сказал мне:
— Хотите написать про?.. — он назвал фамилию одного из самых любимых писателей моего детства.
Конечно, я хотел.
— Только одно непременное условие.
Ну вот, начинается, — подумал я.
— Надо написать хорошо.
Я скромно потупился: — Постараюсь.
— Да нет, вы меня не так поняли. Хорошо - в смысле положительно. То есть только хорошее. Все ваши критические соображения, неудачи там, слабости и прочее... Все это, пожалуйста, оставьте при себе... Ну как, согласны?
Конечно, я был согласен. О любимом писателе моего детства можно было сказать много хорошего, ничуть не покривив при этом душой. А недостатки, слабости... У кого их нет?
— Да, — вспомнил редактор. — Еще одно непременное условие. Когда статья будет готова, надо будет вам съездить к вашему герою. Получить от него добро. Надеюсь, вас это не смущает?
Меня это, конечно, смущало, но делать было нечего. Я согласился.
Статья была написана. Редактор ее одобрил.
Я хотел было сделать вид, что о втором условии забыл, но — не тут-то было! Редактор тут же позвонил любимому писателю моего детства и договорился с ним, когда тот сможет меня принять, чтобы прочесть и, как он выразился, завизировать мою статью.
— А что это, собственно, значит — завизировать? — поинтересовался я.
— Ну, мало ли. Может быть, у него тоже возникнут какие-нибудь замечания. Да перестаньте вы вибрировать! — разозлился он. — В конце концов, ведь это простая формальность. Ну, поправите две-три фразы. Делов-то!
Вот это-то как раз меня и смущало. Мне вполне хватило дурацких замечаний самого редактора, из-за которых пришлось поправить не две-три фразы, а гораздо больше. И поправки эти мою статью отнюдь не улучшили.
Ну ладно, — подумал я. — Авось как-нибудь обойдется. К тому же — не скрою - мне все-таки любопытно было увидеть героя моей статьи, так сказать, вживе. Как-никак — он был любимым писателем моего детства!
Знакомство состоялось. И всё действительно обошлось.
Любимый писатель моего детства оказался очень милым человеком. И статья моя ему понравилась.
Он наговорил мне много хороших слов, кинув между прочим одну довольно остроумную реплику.
— Однако, — сказал он, мило улыбнувшись, — не особенно обольщайтесь насчет отмеченных мною достоинств вашего произведения. Ведь каждый ваш комплимент представляется мне большой критической находкой.
Мы посмеялись.
Я уже совсем было собрался откланяться, решив, что статья моя как бы уже «завизирована». Но тут вдруг какая-то тень прошла по его лицу.
— Есть, правда, у меня и кое-какие замечания, — сказал он.
Ну вот, начинается, — опять приуныл я.
— Впрочем, не замечания, — поправился он, — а замечание. Одно замечание. Только одно.
Ну говори же, говори, не томи! — мысленно торопил его я.
— Да... одно... — задумчиво повторил он. — Но — серьезное.
Мимикой и почтительным наклоном головы я изобразил, что я весь — внимание.
— Почему, — неожиданно строго спросил он, — вы не написали, что я лауреат Государственной премии? Что за свою литературную работу я был награжден орденом Трудового Красного Знамени и двумя орденами Знак Почета?
Слегка ошеломленный, я невнятно заверил его, что исправлю эту свою оплошность.
Провожая меня, уже в дверях, он наморщил лоб, словно припоминая что-то важное, и сказал:
— Да... Не забудьте, пожалуйста, упомянуть, что я был депутатом Верховного Совета РСФСР...
Помолчал — и добавил:
— Двух созывов.
Из книги Бенедикта Сарнова «Перестаньте удивляться!»