Главная » Проза

На это надо было решиться. Он решился. Как-то пришел домой — сам не свой — желтый; не глядя на жену, сказал:

— Это… я деньги потерял. — При этом ломаный его нос (кривой, с горбатинкой) из желтого стал красным. — Сто двадцать рублей.

По рассказам, это был тихий, скромный, интеллигентный человек, каких много в Донецке. Почему-то я представляю его не высоким, худощавым, седым. Хотя никогда его не видел.
У него была вторая квартира в Донецке. И восемнадцатилетняя дочь. Квартиру он сдавал, а на вырученные деньги содержал дочь. Один. Без жены.

… Молодые жених и невеста – казак-разведчик Николай и его боевая подруга Ольга стояли в притворе и ждали начала таинства Венчания. Рядом с ними дежурили друзья – симпатичная пара свидетелей-сослуживцев. В самом воздухе витала радость предстоящего торжества. Ожидание вскоре оправдалось – молодые заняли свое место напротив алтаря со свечами в руках и свидетелями позади. Жених в форме и с орденами смотрел на ростовую икону Архангела Михаила с мечом на боковых вратах, взгляд невесты привлекла икона Божьей Матери в ярко-голубом облачении над полумесяцем, оба они думали о том, каким будет их семейное будущее и молились.

Был конец апреля. С карнизов домов срывались крупные капли, теплый ветер сдувал их, они мягко шлепались в стекла окон и медленно стекали светлыми слезами. Ефим Бедарев лежал в районной больнице, в маленькой палате, на плоской койке.

"Итак, новый рассказ известного писателя Александра Владимирова. Дочитай его до конца, читатель, ибо он написан под влиянием пенсионной реформы."

Теплый осенний день клонился к закату… Золотые листья лежали повсюду – на обочинах дорог, под опустевшими кронами деревьев, в перелесках и на окраине поля… Солнце уходило на запад – туда, куда шли растянувшиеся по дороге стройной цепочкой БТРы и танки. Колонна по команде остановилась, из люка головной машины вынырнула голова в шлемофоне с биноклем в руках и стала осматривать окрестности. Это был командир разведбата Первой Казачьей имени Павла Дремова бригады.

Когда умер Александр Исаевич Солженицын, Князь сидел у себя в коморке, в незакрытом ещё в ту пору полулегальном Патриаршем общежитии, и уминал перед экраном старенького ТV жареную картошку с воблой.

Четыре деревни одна за другой однообразно вытянуты вдоль улицы. Пыль. Садов нет. Нет близко и леса. Хилые палисаднички. Кой-где грубо-яркие цветные наличники. Свинья зачуханная посреди улицы чешется о водопроводную колонку. Мерная вереница гусей разом обёртывается вслед промчавшейся велосипедной тени и шлёт ей дружный воинственный клич. Деятельные куры раскапывают улицу и зады, ища себе корму.

(рецензия на книгу Дмитрия Юдкина «На чаше весов»)

Национальная культура – это фундамент, на котором стоит всё историческое бытиё нации. А фундаментом культуры является литература, т.е. словесное творчество. (Вспомните: «В начале было Слово…»). В древности русскому народу достаточно было Евангелия, Деяний Апостолов, Житий святых, а так же народных былин, сказаний и сказок, вобравших в себя дух религиозной литературы, чтобы правильно формировалось национальное мировоззрение и мировосприятие.

В описываемое автором время партией был выдвинут лозунг: «Помощь селу – дело всенародное!». Плакаты висели во всех больших и малых городах. Не исключением являлся крупный центр Восточной Сибири – город Красноярск.

В бывшей стране Советов жил-был один учитель: в тридцать лет окончил Московский педагогический университет; тогда же женился, и родился у него ребенок. Преподавая детишкам науку-физику, он не особенно углублялся в религиозные откровения, пока на шестом десятке, похоронив супругу, внезапно не оказался в полном внутреннем одиночестве.

Иван Колесов встретил Аллу Наумову в длинном коридоре следственного комитета. Глаза молодой женщины, больше похожей на красивую куклу, чем на сотрудника правоохранительных органов, возбужденно горели.

Фразы из этого романа ушли в народ, а само его название давно стало нарицательным. И пускай антиутопий было написано великое множество как до, так и после Джорджа Оруэлла – именно «1984» стал тем фундаментальным трудом, который, по-своему, максимально точно зафиксировал ужасы преступлений государственной машины, чинимых за ширмой оголтелой пропаганды.

Ясен пень, не зря нас называли суючками. Не было места в нашей большой квартире и большом сарае, куда мы с двоюродным братом Славкой не сунули свои носы. Самая первая потребность человека – насытится. Мы неостановимо росли и есть готовы были даже только казавшееся съедобным.

Ночью перепал дождь. Погремело вдали… А утро встряхнулось, выгнало из туманов светило; заструилось в трепетной мокрой листве текучее серебро. Туманы, накопившиеся в низинах, нехотя покидали землю, поднимались кверху.

Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие. Сухая трава шуршала под ногами.

Только вечерами наступала прохлада.

Сколько себя помню, раздирало меня желание петь. И всегда ничего кроме терзаний лично мне это не доставляло. А с чего началось? Покликала меня мама домой обедать. День воскресный, за большим круглым столом собрались все: дед, бабушка, папа, мама и двоюродный брат Славка.

Литературно-художественные журналы печатают романы и повести, стихи и рассказ, публицистические и критические статьи. Чего нет на страницах этих журналов, так это докладов с многочисленных читательских конференций, которые постоянно проходят по всей стране. Доклады с конференций публикуются в материалах конференций, и потому их читает и изучает узкий круг специалистов.

Я только что вышла из больницы, в этот день мне тоже нездоровилось, и почти всю ночь я не спала. Под утро, когда заснула, мне приснился сон. События, происходившие в нём, настолько были незаурядны, что я долго находилась под впечатлением увиденного.

Сердце Финифатьева слипается в груди капустными листьями, скрипит. В груди волгло, непродышливо. Надо бы выпрямиться, распуститься телом, дать сердцу простор, но он боится потревожить притупившуюся боль, упустить тепло из-под одеяла и шинеленки, которое надышал: сердце, завязываясь в вилок, складывает, прижимает лист к листу, замирая в сиротливом отдалении, в знобном уюте, но какая-то струна звенит, дребезжит расстроенно в голове или в груди — не поймешь.