Маргарита (рассказ). В.Н.Крупин

Между Ярославским и Николаевским вокзалом в Москве, у входа в метро на гармошке играет женщина. Играет удивительные песни на слова Исаковского. У ног её плоская коробочка, в которой белые монетки. Я задержался, и не пожалел. Не деньги её интересовали, да и подавали очень мало, а видно было то, что ей самой нравилось играть и петь для проходящих.

Меня не могли не остановить песни юности. «То уйдёт на поля, за ворота, то обратно вернётся опять. Словно ищет в потёмках кого-то и не может никак отыскать. Веет с поля ночная прохлада, с яблонь цвет облетает густой. Ты признайся, кого тебе надо, ты скажи, гармонист молодой». «На позицию девушка провожала бойца. Тёмной ночью простилися на ступеньках крыльца И пока за туманами видеть мог паренёк, на окошке на девичьем всё горел огонёк». «Ой ты, песня, песенка девичья, ты лети за ясным солнцем вслед. И бойцу на дальнем пограничны от Катюши предай привет. Пустить он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поёт. Пусть он землю бережет родную, а любовь Катюша сбережет». До слёз хорошо. Ну кто сейчас так напишет?

Мы разговорились. Она Маргарита. Её восемьдесят. Но выглядит прекрасно: живые глаза, особенно светло-голубые при её серебристой седине. Она из Хабаровского края.

- Всех похоронила, всех друзей и родню, остались дети. А что им до меня? Им самим жить очень тяжело. Я всё продала, и дом, и пасеку, деньги им отдала. Жалко же их: работы нет, а своих детей тоже хочется вырастить. Да и со мной им неинтересно. Их накачали прямо как наркотиками, как будто обкурили, мозги повернули, они всё советское клянут. Уже и новое клянут. Чего я буду убеждать, я для них отжила. У меня знакомая, вместе на железке работали, первая сюда приехала, мы переписывались, она рассказала об этом…- Тут она запнулась, будто вспоминая, - в… в…слово идиотское, по-русски говоря, общежитие такое для стариков. А, хостел называется. Я и подумала. А что? Много ли мне надо, это, - она развела руками, поглядев на своё скромное одеяние, - до смерти не износить. А на смерть, на обряженье, уже всё приготовила. Сразу узнала, договорилась, они и похоронят. Я им деньги внесла, дали расписку. Ничего, жить можно. Спасибо, спасибо! - Это спасибо она сказала молодой девушке, опустившей в коробочку звякнувшую монету. - Такой же вот была как она. Всё думала: коммунизм строим, верили. А построили бардак. Кто нам о Боге говорил? Вот от того и бардак.

Разговорились. Во всём, что творится сейчас, Маргарита винит двух «вражин широкомордых», одного лысого болтуна, другого, пьяного хрипуна.

- Нас же, русских, легко обмануть, мы доверчивые. Один без бумажки болтал, другой за народ на рельсы ложился. Ему бы в свиное корыто лечь. Самое то для них. Ой, милый, да чего это мы о них? Господь во всех разберётся. Ты-то здесь живёшь? А есть куда, если что, уехать?

- Есть.

- Ну, значит, жить можно. Я, знаешь чего, больше всего боюсь, знаешь? Вдруг сожгут. Я посмотрю, тут же в хостеле этом и умирают, не за всеми же приезжают, я присмотрюсь, куда девают тех, кого некому выдать. Если в печку, то я н-е-т, тут я из последних сил уеду в родную землю. Враги, значит, не сожгли у тебя родную хату?

- А Исаковского, про родную хату, Маргарита, знаешь?

- Ты что? Главная!

Она сходу заиграла и запела:

- «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью, куда пойти теперь солдату, кому нести печаль свою… - Я не могу без слёз слушать и петь эту песню, особенно финал: - Хмелел солдат, слеза катилась, слеза несбывшихся надежд, а на груди его светилась медаль за город Будапешт».

Зачем нам этот Будапешт, зачем?