«Спецы» и «комиссары».

Опубликовано 04.03.2024
«Спецы» и «комиссары».


Распространена привычка – говорить и считать, что «у нас»«всё плохо». Это неверно. Очень даже многое «хорошо»: и в Совке, и в Постсовке работало много первоклассных учёных, конструкторов, осуществлялась масса перспективных разработок и т.д. Проблемы обычно начинались от «запуска в серию» до применения, потому что «изобретатели» и «руководители-применители» – были людьми совершенно разного человеческого качества. До сих пор действует модель взаимоотношений «спецы»«комиссары». То же оружие (в самом широком смысле) у нас вообще-то хорошее, его создают культурные люди, вот только используют его малокультурные. Спецы поддерживают определённый уровень, позволяющий производить какие-то действия, но вот к решениям по этим действиям их никогда не допускают, решения принимают люди иного склада и иной биографии – комиссары (те самые уголовники и «кухарки», которые вообразили, что они «могут управлять государством»).

Эту единственно для неё возможную модель соввласть практиковала с самого начала своего бытия. Обойтись без «спецов» она ни в коем случае не могла (и года не прошло, как лозунг немедленной ликвидации «старого аппарата» сменился озабоченностью «саботажа» бывших чиновников). Даже когда «спец» по идее должен был «командовать» (напр., армейскими соединениями) на 1 спеца полагалось 2 комиссара с равным голосом при принятии решений (даже после попыток введения «единоначалия» – когда «спецы» считались уже «чисто своими», на уровне армий и выше все равно функционировали «военные советы» с тем же соотношением генералов и партноменклатуры).

Значительная часть культурного слоя (в более продвинутых своих слоях – до половины, а в самых высших – ещё больше) была после 1917 истреблена или изгнана (и продолжала «чиститься» и уничтожаться в 1920-1930-е годы). И это было вполне рационально: совершенно невозможно представить себе существование того советского общества, которое было создано, если бы в стране оставались все те люди, которые ранее составляли культурный слой (даже в «опущенном» состоянии, на положении вахтеров или сторожей, они бы общались, размножались, поддерживая в своей среде соответствующие понятия и культурный уровень).

Но осталось всё равно очень много. Их было недостаточно, чтобы обеспечить общий облик, культурное лицо страны, но вполне достаточно, чтобы государственный механизм элементарно функционировал, при том, чтобы доля «социально-опасных» элементов не превышала уровень, угрожающий основам социальной политики соввласти. Идеальным вариантом конечно было, когда «социально-опасные элементы» занимались научными разработками, сидя в натуральном заключении.

Типичный пример такого «социально-опасного» для соввласти «элемента» – всемирно известный конструктор космической техники Сергей Павлович Королёв:



27 июня 1938 года Сергей Королёв был арестован. Его обвинили по двум пунктам самой тяжкой политической статьи: 58-7 – «Подрыв государственной промышленности, совершенный в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности»; и 58-11 – «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений». Обвинение было расстрельным, и Королёва не ждало ничего хорошего. В обвинительном заключении говорилось, что Королёв является членом вредительской троцкистской антисоветской организации, по заданию которой проводил преступную работу по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения. В обвинении было ещё несколько пунктов: «В 1936 году вёл разработку пороховой крылатой торпеды, зная заранее, что основные части этой торпеды – приборы с фотоэлементами для управления торпедой и наведения её на цель – не могут быть изготовлены центральной лабораторией проводной связи. Королёв с целью загрузить институт ненужной работой усиленно вёл разработку ракетной части этой торпеды в двух вариантах. В 1937 году при разработке бокового отсека торпеды (крылатой) сделал вредительский расчёт, в результате чего исследовательские работы по созданию торпеды были сорваны»...



Королёв сказал: «Мне известно, кто меня заложил, но тот человек не знает об этом…» Сегодня есть копия заключительного обвинительного листа, где чёрным по белому написано, кто свидетельствовал против Королёва. Там стоят три фамилии: Лангемак, Клеймёнов и Глушко (Г. Лангемак – советский учёный, создатель ракетной техники; И. Клеймёнов – один из организаторов и руководителей разработок ракетной техники; В. Глушко – инженер и учёный, разработчик ракетно-космической техники. Г. Лангемак и И. Клеймёнов были арестованы в ноябре 1937 г., за несколько месяцев до ареста С. Королёва). Сергей Павлович помолчал и продолжил: «Когда меня забрали, я отрицал всякую вину – что я, дескать, троцкист, портил станки, вредительствовал. Запомнился один случай. Когда я попросил воды и потянулся к стакану, один из следователей схватил графин со стола и со всей силы шарахнул меня по голове. А рядом на стуле сидел и смотрел на это какой-то комсомолец со значком «КИМ» («Коммунистический интернационал молодёжи») на лацкане…»

«Когда я очухался после удара, – вспоминал Королёв дальше, – следователь произнёс: «У тебя красивая молодая жена. Так вот, мы одну буквочку опустим, и она будет не Королёва, а Королёв, и мы бросим её к зэкам на неделю, пока разберёмся с тобой. Дочка у тебя, ей 3 годика – тоже найдём, куда её деть. И ты знать не будешь, где они». И я подписал протокол… А на суде было так. За мной в камеру пришли конвоиры: «Королёв, на выход!» Я иду по длинному коридору и вижу – впереди открываются двойные двери, а за ними сидят три остолопа с окаменевшими лицами. И говорят: «Давай свой обвинительный лист!» Я не понял и переспросил: «Какой лист?» Они разозлились: «Что, обалдел, что ли?» Кто-то сунул мне в ладонь этот лист, свёрнутый в трубочку, я его подал. Судьи спросили: «Признаёшь вину?» – «Ни в чём я не виноват». – «Все вы, сволочи, не виноваты… Десять лет каторги. Уходи!» Меня вывели из зала и вскоре отправили на Колыму».

А потом вдруг из Москвы в Магадан пришла бумага: немедленно вернуть Королёва на Большую землю. Королёв рассказывал, как он выходил из лагеря: «Дали мне ребята фуфайку поновее, сапоги. Ворота раскрылись, я вышел, иду, а навстречу – яркое солнце. Это стало для меня добрым знаком на всю жизнь… Оборачиваюсь на прощанье и вижу: стоят наши заключённые у колючей проволоки, провожают меня взглядами. Остановил на дороге полуторку, попросил довезти. Водитель согласился: «За сапоги довезу до Магадана». Содрал с меня сапоги, отдал свои, рваные.

В Магадане я зашёл в один барак, казарму, но меня оттуда прогнали – мол, здесь и без тебя места нет. В другой – опять выгнали. Возвращаюсь по тропинке, светит яркая луна, сугробы метра полтора высотой, и мороз -40°С. И вдруг вижу – Господи, на снегу лежит буханка хлеба, ещё тёплая, от неё даже пар идёт! Видно, несли в простыне хлеб с кухни, и она выпала. А я уже два дня голодный – и вот беру эту буханку онемевшими на холоде пальцами и жадно ем. Давлюсь, заедаю снегом и думаю: вот оно, провидение!

Вернулся в ту же казарму, откуда меня выгнали. На этот раз там сказали: «Вон, ложись под нары». Лёг, утром проснулся – чувствую, примёрз к земле. Пришёл в комендатуру, отдал письмо с распоряжением на отправку в Москву. А мне говорят: «Таких, как вы, здесь много, корабль переполнен, ждите следующей навигации». Стоя на берегу, я почти не сдерживал слёз: ведь пароход-то ушёл без меня!» А через 4 дня этот пароход – грузовое судно «Индигирка», следовавшее курсом во Владивосток, – напоролся на скалы у острова Хоккайдо и затонул вместе со всеми заключёнными на борту».

До следующей навигации Сергей Павлович работал истопником, сапожником и разнорабочим. В Находке у него началась цинга. Его, уже больного, посадили на поезд, но в Хабаровске высадили из вагона – мол, чего везти дальше, парень всё равно помрёт. «И вот там, – рассказывал Королёв, – ко мне подошёл какой-то старичок, посадил в тележку и увёз в сопки. И помню, сижу я, греет солнце, летают жёлтые бабочки. А старик нарвал какой-то травы, помял её и начал натирать ею мои дёсны. Кровь хлещет, больно, а он повторяет: «Терпи, сынок, терпи!» Режет эту траву, размягчает, я её глотаю, и это продолжается долго. Через три дня кровь остановилась и зубы перестали шататься. Та чудодейственная трава оказалась черемшой». Через неделю Королёв отправился дальше и доехал-таки до Москвы...



Тот факт, что в конечном счёте конструктор получил только 10 лет лишения свободы, говорит, что против него совершенно не было никаких серьёзных улик (или показаний), поскольку 10 лет по контрреволюционной статье в те годы давали только в этом случае. Ровно через три месяца после ареста Королёв был приговорён к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и поражением в правах ещё на пять лет. По поручению ближайшего сподвижника Берии Кобулова Королёву предложили написать заявление с просьбой использования его по специальности. Осенью 1940-го он наконец переводится в ЦКБ-29, т.н. Туполевскую «шарашку», где в полутюремных условиях уже трудилась группа лучших конструкторов страны, подобранных самим Туполевым, также осуждённым.

И хотя «шарага» как конкретное явление – принадлежность лишь определенного периода, по большому счёту в советском обществе реализовывалась примерно эта модель: «спецы» вынуждены были существовать в строго отведенной им роли – вне «командования» и тем более принятия политических решений, не имея возможности покинуть страну.

Традиция «спецовства» не прерывалась все годы существования соввласти, существовала соответствующая самовоспроизводящаяся среда в разных областях, даже, между прочим, и в гуманитарных. В последних, конечно, её успешно размывали, внедряя массу советских выдвиженцев-образованцев «от станка и сохи» и обеспечивая последним преобладающее в данной сфере положение. Но в технических, точных и естественных (от состояния коих напрямую зависело элементарное выживание соввласти) особенно трогать всё-таки боялись, не только закрывая глаза на не соответствующее советской морали поведение каких-нибудь Ландау, но и не препятствуя им выдвигать и продвигать в качестве смены себе подобных. Этим и объясняется факт, что первым человеком в космосе стал не скрывавший своей Православной веры Юрий Алексеевич Гагарин.



Состав учёных и специалистов (не только в элитной, но и в основной своей части) и в смысле образовательных характеристик, и в смысле доли выходцев из минимально культурной среды не только «отличается», а прямо противоположен составу партийно-политического и хозяйственного руководства (это, что называется, «медицинский факт»). В любой нормальной стране, независимо от общего уровня, картина всегда обратная: соответствующие показатели политико-экономической элиты там всегда выше, чем образованного слоя в целом. Это вот такая у нас «особенная гордость» – очень характерная и специфическая черта СССРФ. Во многом, как представляется, определяющая и суть, и конкурентные возможности государственного организма.

Источник: https://nampuom-pycu.livejournal.com/220547.html?utm_source=embed_post
Поделиться в соцсетях
Оценить

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

ЧИТАТЬ ЕЩЕ

ЧИТАТЬ РОМАН
Популярные статьи
Наши друзья
Авторы
Николай Зиновьев
станица Кореновская, Краснодарский край
Наверх