Предисловие

В июле 2017 г. Правительство РФ утвердило программу «Цифровая экономика Российской Федерации»[1] (далее Программа). Программа была разработана в целях реализации Стратегии развития информационного общества на 2017–2030 годы (далее Стратегия)[2].

В широком смысле цифровая экономика (как ее определяет Всемирный банк) – это система экономических, социальных и культурных отношений, основанных на использовании цифровых информационно-коммуникационных технологий (ИКТ).

Официальное определение этому термину, используемому в Программе, дано в Стратегии: «цифровая экономика – хозяйственная деятельность, в которой ключевым фактором производства являются данные в цифровом виде, обработка больших объемов и использование результатов анализа которых по сравнению с традиционными формами хозяйствования позволяют существенно повысить эффективность различных видов производства, технологий, оборудования, хранения, продажи, доставки товаров и услуг»[3].

Построение цифровой экономики означает усовершенствование – «цифровую модернизацию» – многих (если не всех) традиционных форм хозяйственной деятельности: промышленного производства, транспорта, торговли, здравоохранения, образования, предоставления финансовых услуг, взаимоотношениям граждан с государственными органами («электронное государство») и т.д.

В названных документах Президент и Правительство России ставят перед страной и нацией масштабную цель – осуществить прорыв сразу в нескольких ключевых областях жизнеустройства российского общества, обеспечить реальный суверенитет России, гарантировать ей достойное место в геополитическом и геоэкономическом пространстве на нашей планете, а по сути – перестроить и изменить всю нашу жизнь.

Выступая на заседании Совета по стратегическому развитию и приоритетным проектам в июле этого года, В.В. Путин подчеркнул: «цифровая экономика – это не отдельная отрасль, по сути – это уклад жизни, новая основа для развития системы государственного управления, экономики, бизнеса, социальной сферы, всего общества... Это вопрос национальной безопасности и независимости России, конкурентности отечественных компаний, позиций страны на мировой арене на долгосрочную перспективу, по сути на десятилетия вперёд». Создание цифровой экономики – это комплексный проект, который «беспрецедентен по своему масштабу, значению, влиянию на жизнь страны и каждого конкретного человека»[4].

Проект «цифровая экономика» для современной России может и, вероятно, должен стать тем локомотивом опережающей (а не догоняющей) модернизации страны, который повлечет за собой создание обеспечивающей его индустрии, развитие технологий, воссоздание прикладной науки, обновление системы среднего общего и специального, а также высшего образования и т.д. По своему историческому значению и роли данный комплексный проект можно сравнить, пожалуй, только с планом «сталинской индустриализации» советского периода 1930-х гг.

Это сравнение тем более правомерно, что международная обстановка вокруг России – как на западе, так и на востоке – все более напоминает предвоенный период, а современное противоборство нашло для себя новое пространство – информационное и кибернетическое.

Однако экономику цифрового будущего предстоит выстраивать в условиях рынка и государственно-частного партнерства – своего рода НЭПа XXI века. Насколько эффективно удастся сочетать стратегическое государственное планирование и частно-предпринимательскую инициативу, бюджетное и частное финансирование покажет время.

Традиционные ценности и социально-экономическая модель

Стратегия развития информационного общества в России среди шести своих основных принципов называет «приоритет традиционных российских духовно-нравственных ценностей и соблюдение основанных на этих ценностях норм поведения при использовании информационных и коммуникационных технологий» (I, 3, г). А одна из целей Стратегии – «сформировать безопасную информационную среду на основе популяризации информационных ресурсов, способствующих распространению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» (III, 26, г)[5].

Однако для многих очевидно, что практика реализации Стратегии и Программы придет и уже приходит в противоречие не только с названными ценностями, но и с такими положениями Стратегии как принцип сохранения «традиционных и привычных для граждан (отличных от цифровых) форм получения товаров и услуг» (I, 3, в), взаимодействие граждан с организациями, государственными органами, органами местного самоуправления «без применения информационных технологий» (III, 40, д).

О необходимости преодолеть эту «традиционность», тормозящую цифровизацию, говорили В.В. Путину некоторые участники заседания Совета по стратегическому развитию. Так мэр Москвы С. Собянин заявил: «…законом предписывается иметь возможность подать в бумажном виде документ. Если у чиновника появляется возможность принять в бумажном виде, то все выгоды от информационной технологии, от обязательных электронных услуг разрушаются. <…> Поэтому надо дать возможность хотя бы на региональном уровне вводить обязательность электронных услуг без бумажных носителей… Без этого… внедрение электронных услуг… будет просто тормозиться»[6].

Д.Н. Песков (Агентство стратегических инициатив[7]) предвидит этический барьер, в которой упрется реализация Программы: «Этический барьер очень серьёзный, потому что часто общество будет не готово к использованию и принятию результатов этих технологий» (боязнь беспилотных автомобилей, роботов-хирургов, роботов-диагностов болезней и т.п.). В связи с этим некоторые участники заседания призвали решить этические и философские проблемы, которые возникают в связи с цифровой экономикой[8].

Они действительно есть и очень серьезные.

Для выживания в мире жесткой геополитической и геоэкономической конкуренции Россия несомненно должна удерживаться на адекватном технологическом уровне. Однако при этом следует помнить, что для «передового Запада» мы чужие навсегда – ментально, культурно, духовно и как геополитический субъект. Это подтверждает вся история России. Для того чтобы сохранить свою субъектность, не стать для Запада «бензоколонкой» и кладовой ресурсов, Россия должна, используя достижения современной науки и технологий, выстраивать свою социально-экономическую модель на своих традиционных духовно-нравственных ценностях, которые упоминаются в Военной доктрине РФ (2014 г., п. 13 в)[9], в Стратегии развития информационного общества (2017) и о которых особенно подробно говорится в Стратегии национальной безопасности России (2015) (далее СНБ)[10].

Утверждение и защита традиционных ценностей называются в числе приоритетов и задач СНБ (ст. 30, 43, 76, 80). Документ перечисляет: «К традиционным российским духовно-нравственным ценностям относятся: приоритет духовного над материальным, защита человеческой жизни, прав и свобод человека, семья, созидательный труд, служение Отечеству, нормы морали и нравственности, гуманизм, милосердие, справедливость, взаимопомощь, коллективизм, историческое единство народов России, преемственность истории нашей Родины» (СНБ, ст. 78)[11].

Анализ этого перечня показывает, что он в значительной степени совпадает с тем, который приводится в таком важном общественном документе как «Базисные ценности – основа общенациональной идентичности», принятом на XV Всемирном русском народном соборе 25.05.2011[12]. Христианское понимание этих ценностей, в частности, изложено в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви принятых в 2000 г.[13].

Обращает на себя особое внимание первая из перечисленных ценностей – «приоритет духовного над материальным», – которая характерна для Православия и русской культуры и ярко контрастирует с гедонистическими ценностями западной потребительской цивилизации постсекулярной эпохи[14] (впрочем, попытки привить гедонистические ценности российскому обществу мы видим каждый день). Очевидно, что «приоритет духовного над материальным» есть не только первая, но и высшая ценность из перечисленных в ст. 78.

Высшая ценность, задающая вертикаль ценностных ориентаций есть Сакральное в его аксиологическом аспекте[15]. Для нерелигиозного гражданина России высшими духовными ценностями (светским сакральным), которым он служит, могут быть Родина, достоинство (слава) и благополучие народа и страны, наука (как способ постижения истины об окружающем мире), подлинное искусство как способ эстетического познания мира, справедливость (политическое и социальное равноправие, справедливое распределение плодов труда в обществе) и т.п. При этом ценность обязательно должна быть коллективной. Собственное достоинство человека (честолюбие, стремление к личной славе) как и благополучие его семьи и близких – это область индивидуального, обыденного, профанного[16].

Для человека, знакомого с православным учением и отечественной философской традицией, очевидно, что такие ценности как взаимопомощь, коллективизм, гуманизм (понимаемый как человеколюбие, т.е. человечность, любовь к людям и забота об их благе) можно выразить одним термином «соборность», в свое время введенным философом А. Хомяковым и получившим развитие в учении славянофилов. Православная соборность, берущая начало в соборности (кафоличности, вселенскости) Церкви противоположна протестантскому индивидуализму. После революции 1917 г. большевики убрали из «соборности» христианскую сущность (веру в Бога, принадлежность каждого человека к одному мистическому Телу Христову – Церкви[17]) и выхолостили ее в «советский коллективизм».

В наше время возвращение русского народа к Православию позволяет вновь наполнить атеистический «коллективизм» христианским содержанием. Показательно, что митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) (ум. 1995) понимал под соборностью «единство народа в исполнении христианского долга», что предполагает, в том числе, и исполнение христианских «норм морали и нравственности» (упомянутых в той же ст. 78 СНБ).

Практически все основные ценности, перечисленные в ст. 78 СНБ (защита человеческой жизни, прав и свобод человека, семья, созидательный труд) имеют свои истоки в христианском вероучении или могут получить глубокую христианскую и церковно-богословскую интерпретацию (служение Отечеству, историческое единство народов России, преемственность истории нашей Родины).

Из сказанного ясно, что в своей основе традиционные российские духовно-нравственные ценности, перечисленные в Стратегии национальной безопасности России, – это в первую очередь ценности культурообразующей религии России – Православия. Представители других традиционных религий России (ислама, иудаизма, буддизма) также могут указать на определенное соответствие, по крайней мере, большинства указанных ценностей своим вероучениям, что видно из сравнения основных положений их социальных доктрин[18].

Это означает, что данные ценности имеют двоякий характер: как светский, так и религиозный, и действительно являются базисными для российского общества, что нашло отражение в упоминавшемся выше документе ВРНС.

Ценности обуславливают формы жизни общественного организма[19]. Когда в XVI веке в Европе начал развиваться новый капиталистический проект, его идейной базой стала Реформация (протестантизм). Известный экономист Михаил Хазин пишет: «В доктринальном плане этот проект отошёл от библейской системы ценностей и отказался от одного из догматов – запрета на ростовщичество… В системе ценностей принципиально изменилась базовая цель. Если в Христианском проекте, во всех его вариациях, основой является справедливость, то в Капиталистическом – корысть, нажива»[20].

В течение XIX–XX вв. на смену Капиталистическому проекту пришел «Западный глобальный проект финансового капитализма», продолжает М. Хазин. Его идейной основой стал либерализм, объявивший единственной ценностью деньги и стремящийся уничтожить все иные человеческие ценности (семью, религию, Церковь, образование, национальные культуры и т. п.). Именно «Западному проекту» человечество обязано созданием «протестантской этики», которая de facto отменила оставшиеся библейские ценности[21].

Православие на протяжении тысячелетия определяло те высшие ценности, в результате усвоения которых русский и другие православные народы исторической России приобрели свою уникальную цивилизационную идентичность. При этом инославные и нехристианские этносы, входящие в русское государство-цивилизацию, свободно развивались и развиваются в пространстве русской культуры и под ее покровительством. Поэтому для России базовыми ценностями являются содержащиеся в русской культуре ценности Восточного христианства, которые и нашли свое отражение в Стратегии национальной безопасности.

Как полагает М.И. Гельвановский[22], для исторического развития России значение базовых ценностей наиболее ярко показал XX век, на протяжении которого Россия дважды (в 1917 и 1991 гг.) пережила кардинальную идеологическую и социально-экономическую трансформацию.

В 1917 г. Россия отвергла протестантский дух капитализма: неприятие было обусловлено несовместимостью основополагающих принципов православной соборности (христианского коллективизма) и протестантской этики капитализма (господство материального над духовным и индивидуального над общим). В России была предпринята попытка построения нового типа социально-экономических отношений на приоритетах социальной справедливости, равенства, моральной чистоты и созидательного труда. Соборное начало Православия предопределило форму коллективистской социальной этики в СССР.

В 1991 г. страна отвергла некритично воспринятые идеи коммунизма, реализовавшиеся в советском социализме с его принудительным однообразием (индивидуальное ради общего), когда права и свободы личности подавлялись, все общество принуждалось к отказу от надмирных религиозных ценностей (официальной идеологией был государственный атеизм и материализм), а высшей ценностью (целью и смыслом жизни всех и каждого) объявлялось построение в обозримом будущем идеального человеческого общества («Царство Божие» на земле – коммунизм – к 1980 г.).

В постсоветской России сложилась парадоксальная ситуация: советская социалистическая система, во многом практически реализовавшая православную идею социальных отношений, отвергнута как безбожная, а либерально-рыночная модель, открыто попирающая евангельские заповеди, принята как «естественная». Поэтому возврат России в конце XX в. (1991) к однажды уже отвергнутому капитализму и к идеологии западного либерализма создает условия для нового социального кризиса.

Это обусловлено тем, что протестантская этика индивидуалистически фундированного капитализма (даже под вывеской «православного предпринимательства») навязывает обществу соответствующую модель жизнеустройства, создает существенные риски фрагментации общества, вступая в противоречие с православным пониманием человека и совершенных межчеловеческих отношений. Несоответствие базовых цивилизационных ценностей и мотивации действующей идеологии западного либерализма и реалиям капиталистической действительности порождают сегодня в России глубокий социально-этический конфликт[23].

Такие традиционные российские духовно-нравственные ценности как милосердие, справедливость (а также «коллективизм, взаимопомощь, созидательный труд, служение Отечеству» – ст. 78 СНБ) обуславливают необходимость построения в нашей стране общества социальной справедливости – социального государства и нравственной экономики – с приоритетом служения всех и каждого высшим духовным ценностям (ср. «приоритет духовного над материальным» – ст. 78 СНБ). В таком случае реализуется формула жизни: индивидуальное и общее ради высшего блага (светского и религиозного сакрального).

Философ Ю.Ю. Булычев полагает, что «западной формуле “секуляризм, либерализм, капитализм” мы можем логически и практически противопоставить русскую формулу “христианство, соборность, социализм”, подразумевая, конечно, что соборность, в отличие от коллективизма, имеет свой идеал в церковности и не противостоит личности»[24].

Гуманитарные аспекты цифровой экономики

Разрешить названный конфликт цифровые технологии сами по себе не могут, потому что они будут создаваться и применяться в чужой социально-экономический модели и воспроизводить отношения, чуждые базовым российским ценностям, что в перспективе может привести к очередному социальному взрыву и слому государственного устройства России.

Очевидно, что провозглашенная ныне «цифровая экономика» – это «диджитальное» и логическое продолжение Западного проекта финансового капитализма. Из Стратегии и Программы не следует, что Россия строит информационное общество с приоритетом духовного потребления над материальным. Очевидно, что оба документа нацелены на рыночную экономику, эволюционным развитием которой будет глобальная цифровая экономика.

В различных международных документах и отечественных публикациях цифровая экономика рисуется как апофеоз, «высшая стадия» общества потребления (персонифицированное производство товаров и персонифицированное предоставление услуг, удовлетворение любых капризов и пожеланий потребителей и т.п.). Для многих понятно, что на Западе цифровая экономика, как и «доцифровой» финансовый капитализм, будет создаваться в интересах одного процента населения[25].

Главный вопрос любой экономики – не технологии, а роль человека: экономика для человека или человек для нее. Современная рыночная социально-экономическая модель – это система потребительского отношения государства и экономики к человеку: он нужен как производитель и потребитель. В цифровой экономике роль человека-производителя будет стремительно уменьшаться за счет автоматизации и роботизации производства. Если доля населения, занятого в производстве товаров и услуг будет сокращаться, то сократится и число людей, имеющих доходы, чтобы потреблять эти товары и услуги. Рынок начнет деградировать. В такой модели общества придется распределять избыточную «технологическую ренту» среди незанятого населения в виде гарантированного дохода (пособия по безработице)[26].

Однако это нерентабельно и обременительно для производителей. В противоположность обществу солидарности, характерная для капиталистической модели система социал-дарвинизма (в которой в результате социальной и экономической конкуренции выживает сильнейший), безжалостна к аутсайдерам – они ненужный балласт, подлежащий утилизации «гуманитарными средствами».

Если на этапе 3-й промышленной революции человечество изобрело «гуманитарные» интервенции и бомбардировки «во имя торжества демократии», то в период 4-й революции «во имя цифрового прогресса» и сокращения избыточного населения («оптимизации») могут появиться принудительная стерилизация мужчин и женщин, генная модификация людей, массовая «гуманитарная» эвтаназия не только больных и стариков, но и других «человеческих излишков». В перспективе – переход от финасового капитализма к посткапиталистической антигуманной диктатуре.

В цифровой экономике человек станет одним из «цифровых объектов» в сложной цифровой модели, загруженной в суперкомпьютер или в «облако»: со своим уникальным номером-идентификатором, набором данных, описывающих его характеристики (образование, семейное положение, здоровье, потребление товаров и услуг, поведение, участие в экономической, политической и общественной жизни и т.п.).

Человеческое общество приближается к мировому оцифрованному «человейнику» с глобальным управлением… Но как известно любая система управления время от времени дает сбой. Размер и характер последствий такого сбоя зависят от масштабов, сложности, критических характеристик управляемой системы.

Поэтому ради всеобщего и полного контроля над миллиардами людей на планете вслед за «интернетом вещей» неизбежно появится и «интернет людей». Человека подключат к интернет-сети, а всех людей свяжут в единую сеть под благовидным предлогом контроля за общественной безопасностью, здоровьем, распорядком рабочего дня, перемещений, источников доходов, расходов и прочего. «Большие данные» должны включать всю информацию – это закон функционирования технологической системы, которая вберет в себя и социальную. В ближайшем будущем появится возможность соединить мозг человека и компьютер «для повышения производительности труда». К сожалению это не фантастическая антиутопия, а научный прогноз и планы промышленного производства в России.

В 2007 г. была утверждена «Стратегия развития электронной промышленности России на период до 2025 года»[27]. В разделе «Основные цели и задачи Стратегии» говорится: «Должна быть обеспечена постоянная связь каждого индивидуума с глобальными информационно-управляющими сетями типа Internet». При этом «наноэлектроника будет интегрироваться с биообъектами и обеспечивать непрерывный контроль за поддержанием их жизнедеятельности, улучшением качества жизни, и таким образом сокращать социальные расходы государства».

Микрочип в сравнении с рисовым зерном (на ладони)

Как видим, цель установления контроля за каждым «индивидуумом-биообъектом» объявлена благородная. Продвижение к цели идет поэтапно: неживые объекты (товары); неразумные биообъекты (животные) и, наконец, разумные биообъекты (люди).

Сканер считывает информацию с микрочипа, вживленного в кошку

В августе 2016 г. в России запущен пилотный проект о чипировании дорогостоящих меховых изделий[28]. Второй пилотный проект по маркировке лекарств также уже действует. Пока готовится законопроект об обязательной маркировке лекарственных средств, производители лекарств присоединяются к проекту на добровольной основе. Как сообщает руководитель Федеральной налоговой службы (ФНС) Михаил Мишустин, председатель Правительства РФ Д.А. Медведев поставил задачу создания «системы прослеживаемости оборота всех товаров»[29].

В скором времени в России планируется обязательное чипирование всех домашних животных[30] (для учета, подтверждения подлинности, поиска пропавших и т.п.). Законопроект в первом чтении был принят еще в 2011 г. Крупный скот, начнут маркировать с 2018 г., а чипы для собак и кошек станут внедряться с 2019 г.[31]. Зеленоградские компании «Квант» и «Ангстрем», производящие микрочипы для различных отраслей, заявляют о своей способности производить электронные системы идентификации для животных. Однако федеральный закон в России еще не принят. Здесь мы пока отстаем от Запада, где кроме национальных стандартов отдельных стран давно уже приняты международные правовые акты, регулирующие перемещение животных между странами[32].

Так обыватель приучается к мысли, что всё и все должны быть под непрерывным электронным контролем: вещи, животные, люди...

Контроль над людьми особенно важен. В Стратегии электронной промышленности он обосновывается необходимостью расширения интеллектуальных возможностей человека: «Широкое распространение получат встроенные беспроводные наноэлектронные устройства, обеспечивающие постоянный контакт человека с окружающей его интеллектуальной средой, получат распространение средства прямого беспроводного контакта мозга человека с окружающими его предметами, транспортными средствами и другими людьми. Тиражи такой продукции превысят миллиарды штук в год из-за ее повсеместного распространения».

Таким образом, еще в 2007 г. планировалось то, что только сейчас объявлено «цифровой экономикой», «цифровой революцией», «нейросетью» и т.п. Необходимость собственной элементной базы для внедрения вышеперечисленных технологий и сохранения национального суверенитета над контролируемыми объектами (вещами, животными и людьми) обуславливает и бюджетные вливания в электронную промышленность. «Отечественная промышленность должна быть готова к этому вызову, – говорится в Стратегии, – так как способность производить все компоненты сетевых систем будет означать установление фактического контроля над всеми их пользователями, что неприемлемо для многих стран с точки зрения сохранения их суверенитета»[33].

Штрих-коды, чипы, идентификаторы…

Планы движения в указанном направлении обнародуются сегодня. Упоминавшееся «Агентство стратегических инициатив» разработало документ «Национальная технологическая инициатива», в котором прогнозируется скорое развитие рынка НейроНэт: «Следующая технологическая революция будет связана с нейротехнологиями и кардинальным увеличением производительности умственного труда за счет интеграции мозга человека и вычислительных машин.

Стремительное развитие этого направления начнется после завершения расшифровки (картирования) работы мозга, по аналогии с биотехнологической революцией, которая стартовала после расшифровки генома человека. НейроНэт станет следующим этапом развития нынешнего Интернета (Web 4.0), в котором взаимодействие участников (человек-человек, человек-машина) будет осуществляться с помощью новых нейрокомпьютерных интерфейсов, в дополнение к традиционным методам, а сами компьютеры станут нейроморфными (похожими на мозг) на основе гибридных цифро-аналоговых архитектур.

Прогнозируется появление социальных нейросетей и полноценного гибридного человеко-машинного интеллекта», – говорится на первой же странице документа. Далее следует описание сегментов рынка, стратегии его развития, пилотных проектов, индикаторы реализации и т.п.[34]

На вопрос, останется ли человек человеком и что будет с его богодарованной свободой, авторы-технократы не отвечают, потому что даже не задаются им. Рынок превыше всего! Надо успеть его захватить и хорошо подготовиться к стартапу. Так что человечеству реально угрожает создание общества тотальной несвободы ради тотального потребления и контроля за ним.

Такие прогнозы подтверждают авторитетные эксперты.

Как говорит генеральный директор Института экономических стратегий А.И. Агеев[35], цифровая мегасистема, исходя из постулата достижения абсолютной эффективности, «объективно требует а) максимальной осведомленности о работе всех своих подсистем и б) максимальной их управляемости». Из этого вытекает ее направленность на сбор и анализ «больших данных» и «тотальный охват всей техно-, социо- и природной сферы»[36].

Новые цифровые технологии позволят не только бесконечно расширять номенклатуру товаров и достигать максимальной их персонализации, но программировать и само потребительское поведение. Горький опыт человечества показывает: как только появится «техническая возможность спроектировать поведение человека и его мотивации, а значит и мировоззрение, такие попытки неизбежно будут кем-то предприняты», – говорит А.И. Агеев.

Эксперт видит две принципиальных взаимосвязанных проблемы цифровой трансформации общества: монопольный контроль над «большими данными» (власть и управление) и массовая безработица.

Для сценария монопольного контроля данных критичен вопрос об искусственном интеллекте. Не случайно В.В. Путин публично выступил против монополии на искусственный интеллект. Во избежание новой глобальной тирании необходимо делиться знанием и технологиями со всем человечеством.

Независимо от характера ценностей и уровня контроля над данными цифровая экономика высвободит большие массы работников, а нынешняя социальная система и ее институты не гарантирует их содержания. Неравномерность мирового развития уже приводит к массовым миграциям из бедных стран в богатые, что возвращает к проблеме управления.

Описанные риски и угрозы приводят к альтернативе: война или тотальный менеджмент. Тотальное управление всем и повсюду исключает любые отклонения и любую уникальность как внутри государств, так на международной арене. «Логика цифровизации, – делает вывод А.И. Агеев, – ведет к появлению способности удерживать глобальный гомеостаз, собирая, обрабатывая и используя всю совокупность “больших данных”». Обоснование этому социально-политическое (поддержание стабильности, борьба с терроризмом и т.п.) и экономическое (достижение высшей эффективности, полной индивидуализации потребления и сбережения природных ресурсов)[37].

Обобщая прогноз А.И. Агеева можно сказать, что цифровая экономика неизбежно приведет к попытке построения общемировой наднациональной системы управления человечеством. А это уже не только социально-экономический и политический, но и духовный вопрос, по крайней мере для авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам).

Церковь в информационном обществе

Русская Православная Церковь определила свое отношение к информационному обществу в ряде своих официальных документов. В 2000 г. в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» были освещены общие аспекты взаимодействия Церкви и СМИ[38]. В 2007 г. в «Концепции миссионерской деятельности» прозвучал призыв к духовенству и православным мирянам активно использовать интернет (как и другие средства информации) для ведения миссионерской работы[39]. Как одно из средств христианского свидетельства (наряду с другими СМИ) Интернет упоминается и в других церковных документах[40].

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл неоднократно призывал использовать интернет-пространство и социальные сети для христианской проповеди, особенно для работы с молодежью, буквально «живущей» в виртуальном пространстве.

В своем докладе на Архиерейском соборе в 2013 г. Патриарх уделил значительное внимание информационной деятельности в Церкви, отметив, что наше время «именуется эпохой информационного общества», в котором СМИ из способов получения информации превращаются «в орудие воздействия на формирование мировоззрения»[41].

Ответ Церкви на информационные вызовы современности, по словам Патриарха, заключается в свидетельстве об Истине и в умении профессионально «использовать инструменты масс-медиа в церковном делании». Глава Русской Церкви указал на две насущные задачи: формирование единого общецерковного информационного поля для обеспечения достойного присутствия Церкви в мире медиа; информационное противодействие кампаниям клеветы и ненависти в адрес Церкви (антимиссии). И при этом – принципиальное неучастие Церкви в информационных войнах.

«Миссия Церкви, – сказал Патриарх, – может и должна быть широко распространена в интернет-пространстве. Блоги, социальные сети – все это дает новые возможности для христианского свидетельства. Не присутствовать там – значит, расписаться в собственной беспомощности и нерадении о спасении собратьев. Сейчас, когда к церковной жизни в социальных медиа проявляется огромный интерес… наш долг – обратить его во благо, создать условия для того, чтобы молодежь знала о Христе, знала правду о жизни людей Церкви». В то же время «виртуальная миссия не может подменять собой приходскую работу, но должна лишь ее дополнять»[42].

Однако наиболее важным церковным документом «для темы информационное общество и цифровая экономика» стал последний по времени, а именно: «Позиция Церкви в связи с развитием технологий учета и обработки персональных данных» (2013)[43], который стал самым радикальным из всех на эту тему[44].

В документе перечисляются предшествующие решения церковных органов и констатируется: «проблемы, связанные с электронной идентификацией личности, учетом и обработкой персональных данных, продолжают накапливаться и усложняться» (курсив наш – В.Н.).

Приведем ряд важных выдержек из данного документа.

«В обществе распространяется обоснованная тревога по поводу того, что использование пожизненного персонального цифрового идентификатора в виде кода, карты, чипа или тому подобного может стать обязательным условием доступа каждого ко всем жизненно важным материальным и социальным благам». Использование такого идентификатора совместно с современными техническими средствами «позволит осуществлять тотальный контроль за человеком без его согласия» (п. 3).

Вызывает обеспокоенность тенденция к увеличению сбора биометрических данных о человеке, а также «появление имплантируемых электронных идентификационных устройств». Собранная информация о гражданине может использоваться «с целью принятия управляющих решений в отношении конкретного человека» (п. 3).

«Основываясь на своих конституционных правах, – говорится в документе, – тысячи людей, включая православных верующих, не желают по тем или иным причинам, в том числе религиозно мотивированным, принимать новую идентификационную систему, использовать документы с электронными идентификаторами личности (личным кодом, штриховым кодированием, идентификационными номерами). Многие из этих людей сообщают о нарушении их конституционных прав». Их лишают медицинской помощи, пенсий. Они не могут вести предпринимательскую деятельность, совершать сделки с имуществом, поступать на учебу или работу, оплачивать коммунальные услуги и т.п. «В итоге формируется целый слой людей, выброшенных из всех сфер общественной и государственной жизни» (п. 4).

В связи с вышесказанным «Церковь убеждена, что упомянутые технологии не должны быть безальтернативными и принудительными». Государство должно обеспечить материальными, техническими, организационными и правовыми гарантиями «реализацию права на доступ к социальным благам без электронных документов». «Церковь считает недопустимым принудительное нанесение на тело человека каких-либо видимых или невидимых идентификационных меток, имплантацию идентификационных микро- и наноэлектронных устройств в тело человека» (п. 5).

«Документы, выдаваемые государством, не должны содержать информацию, суть и назначение которой непонятны или скрываются от владельца документа, а также символов, носящих кощунственный или нравственно сомнительный характер либо оскорбляющих чувства верующих» (п. 5).

Архиерейский Собор, принявший данный документ, призывает власти государств канонического пространства Русской Православной Церкви (России, Украины, Беларуси, Молдовы, Казахстана, государств Средней Азии и других стран) соблюдать принцип «добровольности при принятии любых идентификаторов», а потому предоставлять «возможность выбора традиционных методов удостоверения личности».

В случае принуждения к принятию подобных средств и дискриминации, связанной с их непринятием Собор предлагает гражданам обращаться в суд и к священноначалию. Однако Собор осознает, что государство может остаться глухо к требованиям верующих, а потому напоминает пасомым об их христианском долге: «Если сужение границ свободы, осуществляемое в том числе средствами электронного контроля, приведет к невозможности свободного исповедания веры Христовой, а законодательные, политические или идеологические акты, обязательные для исполнения, станут несовместимы с христианским образом жизни, – наступит время исповедничества, о котором говорит Книга Откровения (гл. 13–14)» (п. 6).[45].

Поясним для не посвященных, что ссылаясь на Книгу Откровения, Церковь тем самым открыто провозглашает, что технический прогресс вплотную подвел человечество к последнему акту его истории, в котором разыграется вселенская трагедия: будет осуществлена попытка установления богоборческой власти на всей планете с применением методов электронного контроля над личностью, с принуждением к отречению от почитания истинного Бога и религиозного поклонения планетарному диктатору, с жесточайшими антихристианскими гонениями, которые превзойдут все доселе известные. При этом становление планетарного государства будет сопровождаться чередой кровопролитных войн и природных катаклизмов.

Заметим, что упоминаемое в документе «исповедничество» на светском языке означает гражданское ненасильственное неповиновение власти с угрозой для жизни и здоровья исповедника (верующего). Религиозно мотивированное неповиновение власти, повлекшее за собой не только душевные и телесные страдания, но и смерть верующего, называется в Церкви мученичеством (свидетельством об истинной вере)[46]. Массовым исповедничеством и мученичеством были отмечены гонения советской власти на Русскую Церковь в XX веке.

Надо добавить, что официальные церковные документы – это только верхушка айсберга. Церковная иерархия лишь аккуратно формулирует тревогу своей паствы, часто под сильным давлением снизу. Для того чтобы убедиться в этом достаточно запустить поиск в интернете на слоган «электронный концлагерь» и т.п.[47] Православные верующие объединяются в виртуальные и реальные (офф-лайн) сообщества, пишут книги и статьи, обсуждают на интернет-форумах, снимают видеофильмы на тему грядущего общества тотального электронного контроля и искоренения инакомыслящих и инаковерующих.

Российские власти также осознают проблему и даже констатируют ее наличие в официальных документах, однако в собственной модальности. В 2010 г. Правительство РФ утвердило Государственную программу Российской Федерации «Информационное общество (2011–2020 годы)»[48]. В тексте Программы в числе рисков, которые могут усложнить ее реализацию назывались: «пассивное сопротивление отдельных граждан и общественных организаций, вызванное этическими, моральными, культурными и религиозными причинами, проведению мероприятий Программы по созданию информационных баз, реестров, классификаторов и единого идентификатора гражданина» (разд. I).

В разделе IX эта группа рисков связывалась «с возникновением дестабилизирующих общественных процессов». Планировалось, что данные риски «будут предупреждаться заблаговременным размещением информации о планируемых мероприятиях, в том числе на сайте Министерства связи и массовых коммуникаций Российской Федерации в сети Интернет, и работой с обращениями граждан и организаций».

Жизнь показала, что «пассивное сопротивление граждан» предупредить не удалось. Может быть, поэтому данный раздел был целиком удален в новой редакции Программы, принятой в 2014 г., и отменявшей предыдущую[49].

Не следует думать, что угрозой утраты личной свободы вследствие развития цифровых технологий озабочены лишь маргинальные группы малообразованных православных прихожан. Среди тех, кто выступает с критикой планов развития «электронного государства» и «цифровой экономики» немало высококвалифицированных специалистов (экономистов, юристов, технических экспертов и т.п.).

Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать подготовленные ими критические обзоры международных и российских официальных документов, оценки последних событий в российской и мировой экономике и политике. Единственное их отличие от светских специалистов – это религиозная оценка планов цифровизации жизни человечества[50].

К религиозной стороне дела можно относиться по-разному, но экономический, технический и социальный анализ – вполне материалистичны и потому объективны. Просто одни люди восторгаются от раскрывающейся перспективы синтеза компьютера и головного мозга человека, опытов генной инженерии и биотехнологий, а другие – опасаются их последствий для человеческой природы, его социальной и духовной свободы.

Так в интернете опубликованы видеоролики о том, что в США вживляют чипы сотрудникам компаний[51]. А в августе 2017 г., следом за утверждением Программы Правительства о цифровой экономике, в «Российской газете» в рубрике «Общество» была опубликована бодрая статья про якобы распространившуюся на Западе моду на биочипы с характерным подзаголовком: «Мир стоит на пороге новой революции. На смену всеобщей “мобилизации” идет “чипизация”»[52]. Автор сообщает: «Уже почти десятки тысяч энтузиастов по всему миру ринулись в эту новую реальность, вшив себе в тело электронные метки». «…В ближайшей перспективе биочипы заменят паспорт, налоговый код, социальные и пенсионные карты, а возможно, и банковскую карту».

Скоро вживленные чипы будут такой же обыденностью, как сегодня мобильники. Фото: Reuters (иллюстрация и подпись из публикации: Медведев Ю. Следует вшить? // Российская газета. 22.08.2017.)

Другим преимуществом биочипа будет его использование для телемедицины (дистанционная диагностика, контроль за состоянием здоровья и т.п.). Читателю внушается: «А в том, что время чипизации неминуемо, сегодня практически никто не сомневается». «Совсем скоро они [биочипы] “поселятся” в организме практически каждого человека». При этом не скрывается, что уровень защиты информации не выше, чем с пластиковой картой. Читателям сообщается также: «В биочипе зашифрован ваш индивидуальный код». Однако ревнителей личной свободы успокаивают заверениями, что пока «чип распознается на расстоянии не более 15 сантиметров от считывающего устройства»[53].

Подобная публикация, очевидно, является пробным шаром на реакцию общества. Общество реагирует.

В июле 2017 г. ряд интернет-ресурсов опубликовал заявление российской общественности об угрозах суверенитету российского государства и свободе личности: «Резолюция совместного заседания Общественного Координационного совета по защите семьи, детства и духовно-нравственных ценностей, Общественного Координационного совета по защите базовых культурных ценностей и Экспертного совета Общественно-политического клуба на тему: “Тотальная цифровизация общества – угроза государственности и национальной идентичности”».

В документе в частности говорится: «В связи с масштабом возникающих угроз участники совместного заседания приняли решение о создании Общественного Координационного совета по вопросам цифровой безопасности нации и намерены объединить в его работе максимальное количество граждан страны…»[54]

В настоящее время опасения и тревоги верующих и светского общества пока не выливаются в формы социальных протестов, однако с углублением процессов, связанных с построением цифровой экономики (рост безработицы, широкое внедрение «бесчеловечных» отношений – электронное государство, телемедицина, универсальные электронные документы, безналичные финансы, переход к «интернету людей» и т.п.), социальные волнения могут быть осложнены религиозно мотивированными действиями, причем не только христиан, но и мусульман[55].

Общая оценка социальных катаклизмов XX века и последних достижений технологического прогресса прозвучала из уст Патриарха Кирилла, который выступил с докладом на открытии XХI Всемирного русского народного собора (ВРНС), состоявшегося 1 ноября 2017 г. в Москве в Зале церковных соборов кафедрального соборного Храма Христа Спасителя. Тема Собора: «Россия в XXI веке: исторический опыт и перспективы развития»[56]. Заметим, что ВРНС – это весьма представительный общественный форум. В этом году приветствия участникам Собора прислали Президент РФ В.В. Путин, Председатель Правительства РФ Д.А. Медведев. В работе Собора приняли участие видные государственные, политические и религиозные деятели России[57].

В своем слове Патриарх Кирилл высказал опасения о том, что новая технологическая революция претендует на «создание нового человека» так же, как ранее это пытались делать социальные революции. Сейчас широко говорят о наступлении эры трансгуманизма, в которой совершенство человека будет достигаться не его нравственными и духовными усилиями, но с помощью внешних технологических способов, а развитие медицинских и генетических технологий приведет к расслоению человечества на две расы (сверхлюдей, которым новые технологии дадут долголетие и «техническое» бессмертие, и подчиненных).

«Вера в технологию сегодня – то же, чем была вера в прогресс, – сказал Патриарх. – Это тоже своеобразная квазирелигия. Это вера человека в то, что с помощью науки и технологий можно достичь совершенства и бессмертия, полной власти над своим телом, над природой, над жизнью. Но это невозможно. Потому что источник совершенствования находится внутри человека, а не снаружи. Все это ведет в сторону от магистрального христианского пути. В конечном счете – в сторону расчеловечивания, гипертрофированной индивидуализации, а значит, и к разрушению социума и концу истории.

Для нас, православных – и в то же время для всего русского социума — признание и отличия между людьми уравновешивается осознанием их сходства», – добавил Патриарх[58].

Предупреждением прозвучали заключительные слова доклада: «Если мы в XXI веке хотим быть процветающей страной; страной, которую уважают другие страны; страной, у которой есть будущее, если мы хотим избежать революционных катастроф и гражданского противостояния – мы не должны забывать свой исторический опыт, отказываться от своей исторической судьбы». Для того чтобы преодолеть сложные вызовы современности и обеспечить процветание стране в грядущем столетии, Патриарх призвал всех «руководствоваться общей целью»[59].

В проповеди, сказанной в Храме Христа Спасителя 20 ноября 2017 г. Патриарх прямо указал на то, что человечество подошло к концу своей истории: «…мы входим в критический период развития человеческой цивилизации. <…> Это уже видно невооруженным глазом. Нужно быть слепым, чтобы не видеть приближение грозных мгновений истории, о которых говорил в своем Откровении апостол и евангелист Иоанн Богослов». Вместе с тем, Патриарх напомнил, что согласно христианскому учению «приближение и удаление конца света зависит от нас самих, и призвал каждого, особенно публичных людей, осознать ответственность за Россию и весь род человеческий и “затормозить наше сползание в бездну окончания истории”»[60].

Услышат ли российские политики и государственные деятели этот призыв и предпримут ли реальные шаги для исправления сложившейся тенденции, покажет ближайшее время. Однако имеющийся опыт отношений Церкви и российского государства показывает, что до полного взаимопонимания в оценке целей и последствий технологического прогресса еще очень далеко.

Заключение

Подведем итоги.

Анализ официальных документов показывает одну особенность: «Стратегии», утвержденные указами Президента РФ, выступают в защиту традиционных российских ценностей, а Программы Правительства РФ, утвержденные его Председателем, называют их в числе рисков своим проектам экономических преобразований России, реализация же самих Программ ведет к попранию этих ценностей. Налицо противоречие в планах и стратегиях развития страны, которое необходимо устранить.

Итак:

1. Планы построения в России информационного общества и цифровой экономики призваны обеспечить нашей стране достойное место в геополитическом и геоэкономическом пространстве, сохранить и укрепить реальный суверенитет: экономический, политический, культурный и духовный.
2. Однако многочисленные экспертные прогнозы показывают, что в рамках построения информационного общества и цифровой экономики существуют реальные угрозы возникновения общества тотальной несвободы (политической, гражданской, личной), размывания суверенитета государства, трансформации его функций в электронные услуги, предоставляемые на коммерческой основе, передачи функций национального государства наднациональным структурам, в результате чего будет создана посткапиталистическая диктатура ограниченного числа избранных в отношении абсолютного большинства граждан.
3. Стратегия развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы формулирует гарантии сохранения в нашей стране гуманного демократического общества. В числе принципов построения информационного общества Стратегия называет «приоритет традиционных российских духовно-нравственных ценностей и соблюдение основанных на этих ценностях норм поведения при использовании информационных и коммуникационных технологий» (I, 3, г). Одна из целей Стратегии – «сформировать безопасную информационную среду на основе популяризации информационных ресурсов, способствующих распространению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» (III, 26, г)[61].
4. Традиционные российские ценности перечислены в другом документе – Стратегии национальной безопасности Российской Федерации (далее СНБ): «приоритет духовного над материальным, защита человеческой жизни, прав и свобод человека, семья, созидательный труд, служение Отечеству, нормы морали и нравственности, гуманизм, милосердие, справедливость, взаимопомощь, коллективизм, историческое единство народов России, преемственность истории нашей Родины» (ст. 78)[62].
5. Указанные в СНБ (ст. 78) традиционные российские ценности обуславливают необходимость построения в нашей стране социально ответственного государства и социально-ориентированной экономики, формирование общества социальной солидарности (а не потребительского общества), с приоритетом служения всех и каждого высшим духовным ценностям.
6. В настоящее время в России существует конфликт между традиционными духовно-нравственными ценностями и существующей социально-экономической моделью неолиберального капитализма (в 1917 г. подобный конфликт привел к слому государства). Для мирного разрешения конфликта социально-экономическая модель должна быть приведена в соответствие с базовыми цивилизационными ценностями России. Это позволит создать более гармоничные условия для построения цифровой экономики.
7. Построение в России цифровой экономики с одновременной реиндустриализацией и реальной ориентацией на традиционные ценности позволит:

– смягчить социальный кризис, вызванный роботизацией и освобождением большего числа работников;

– избежать дегуманизации государства и общества;

– создать необходимые социально-экономические условия для сохранения реального суверенитета России.

8. Поскольку в своей основе традиционные российские ценности – это ценности культурообразующей религии России – Восточного христианства (Православия), многие технологические решения, предлагаемые сейчас в рамках построения в нашей стране цифровой экономики по чуждым образцам, в том числе прописанным в международных документах, провоцируют не только социальный, но и религиозный конфликт между православными верующими и государственной властью. Этот конфликт усугубляется по мере реализации все новых проектов Правительства РФ в сфере построения информационного общества. Отражением этого нарастающего конфликта являются соответствующие официальные документы Русской Православной Церкви.
9. Не декларируемое, но осуществляемое на деле (в соответствии с заявленными Программами Правительства и его министерств) пренебрежение со стороны государства традиционными духовно-нравственными ценностями ведет к постепенной утрате существующей властью культурной и религиозной легитимности, а значит и к снижению степени поддержки обществом государственной политики.
10. В случае продолжения существующей практики можно прогнозировать обострение социального кризиса, обусловленного конфликтом между традиционными российскими духовно-нравственными и религиозными ценностями с одной стороны и социально-экономической моделью – с другой.

Из сказанного следует, что построение в России информационного общества и цифровой экономики без реформирования социальной-экономической сферы государства в соответствии с традиционными российскими духовно-нравственными ценностями содержит в себе угрозу глубокого социального кризиса, который может оказаться гибельным для российского государства.