Серёжка убегал, а в спину ему летели камни. Один камень попал в спину, и мальчик, любивший фильмы про войну, подумал: вот так, наверно, и пуля, когда попадает, то болит стразу всё. Камни кидал Юрка Арбузов, его все боялись в их барачном дворе, говорили, что он на учёте в милиции…
Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу.
Я просто списываю – слово в слово – то, что сегодня напечатано в Государственной Газете
Роман «Страх» – это продолжение романа «Дети Арбата». «Дети Арбата» кончаются убийством 1 декабря 1934 года С. М. Кирова. В обстановке массового, беспощадного, невиданного в истории террора, последовавшего за этим убийством, и происходит действие романа «Страх» (1935–1937 гг.).
Первой экранизацией повести Диккенса стал немой фильм 1901 года «Скрудж или призрак Марли». С тех пор было создано множество спектаклей и кинолент, основанных на «Рождественской песни». Студия Disney даже придумала персонажа «Утиных историй» Скруджа Макдака по мотивам диккенсовской сказки. Имя главного героя со временем стало нарицательным, олицетворяющим скупость и бессердечность.
На скамейке летнего сада «Тиволи» сидело несколько человек...
Один из них, борец-тяжеловес Костя Махаев, тихо плакал, размазывая красным кулаком по одеревенелому лицу обильные слезы, а остальные, его товарищи, с молчаливым участием смотрели на него и шумно вздыхали.
— Собирайся, распоп! — сказал стрелецкий десятник с наискось разрубленным лицом; по краям широкого сборчатого шрама наросло дикое мясо.
На Востоке говорят: «Женщина – это канат, по которому мужчина опускается в ад». Возможно, и так, но если в жизнь мужчины постучалась любовь… Эту полумистическую историю, похожую на рождественский рассказ, мне поведал один из ее участников. Хотите верьте, хотите нет.
Он часами неподвижно стоял на каменном останце, окутанном сонной дымкой. Останец был огромен, гол, черен и напоминал развалины древнего замка. Вокруг останца раскатились на версту, а где и на две, каменья величиной с двухэтажные дома. От этих каменьев откололись и рассыпались булыжины поменьше, и осыпи были похожи на серые стада, пасущиеся вплоть до зимних снегопадов у подножия скал на густотравных, заболоченных полянах.
Великие писатели зачастую не любили своих коллег по цеху, а иногда это еще и приводило к открытым конфликтам. Рассказываем о том, как Теодор Драйзер отвесил несколько пощечин Синклеру Льюису, Ганс Христиан Андерсен раздражал своими рыданиями Чарльза Диккенса, а сестры Антония Байетт и Маргарет Дрэббл ссорятся из-за литературных успехов и описания фамильной посуды.
– Баю-баюшки, баю...
– Вика, милая, всё. Всё уже.
– Не отдам.
Даже после захода солнца, когда идешь домой по ночному присмиревшему полю, даже в эту пору снуют над головой и плачут боязливые чибисы.
Старомодно одетую даму в длинном платье, видавшем виды пальто и такой же видавшей виды шляпке, часто видели в Никольском соборе, в который приходила она пешком.
У подножья крутолобой коричневой горы, в вербах, густо поднявшихся по обеим сторонам речки, между садами, обнесенными старыми замшелыми плетнями, жмутся, словно прячутся от докучливых взоров проезжих и прохожих, домики поселка Даниловки.
Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой.
Мы сидели на поваленной бурей огромной лиственнице. Деревья в краю вечной мерзлоты едва держатся за неуютную землю, и буря легко вырывает их с корнями и валит на землю.
Мой слуга, повар и спутник по охоте – полесовщик Ярмола вошел в комнату, согнувшись под вязанкой дров, сбросил ее с грохотом на пол и подышал на замерзшие пальцы.
За речкой Быковкой в пошатнувшейся загороди, состоящей частью из выветренных до белизны осиновых жердей, частью из ломаного частокола, женщина копает землю. Движения ее неторопливы, как бы раздумчивы, одежда на ней того же цвета, что и земля, — серовато-черная, с разводами выступившей на спине соли.