ДВЕ НЕДЕЛИ В БРЕДУ (Попытка рассказа переболевшего корон-вирусом).

Началось всё с того, что ко мне в вагончик заскочил после работы сын и, пока я готовил завтрак, сбивчиво рассказал о том, что он совсем недавно переболел очень странным гриппом. Четыре дня его выворачивало наизнанку, не хотелось ни есть, ни двигаться, температура держалась на уровне 37,5 – 38 градусов; а потом, так же внезапно, как грипп пришел, после приема горсти антибиотиков, он резко и прекратился. Остались, правда, какие-то прыщики в районе паха, но венеролог сказал, что это не от «удовольствий», а просто был какой-то серьезный удар по иммунной системе; система – выдержала, но дала небольшой сбой в виде такого вот высыпания папиллом. Папилломы эти сыну прижгли, на том всё и закончилось.

- Как думаешь, не заразное? – загребая из одной с сыном миски жареную картошку с яйцами, поинтересовался я.

- Кто его знает? – немного смутился сын, - три дня я уже работаю. Вроде бы никого пока что не заразил. А там, всякое может быть…

И я, дабы не искушать судьбу, разложил картошку с яичницей по двум разным тарелкам, для себя и для сына отдельно.

Вскоре сын уехал в Подольск, - там он снимает комнату в хосписе для приезжих, - а я и позабыл о его рассказе. В корона-вирус я мало верил, больше склоняясь к тому, что это просто большая политика: операция прикрытия мировым правительством серьезного кризиса всепланетарной экономики. В худшем случае, думалось мне тогда, это обычный сезонный грипп, с помощью средств массовой информации превращенный в страшную и ужасную пандемию, которая месяца на четыре затмит собою рухнувший уровень всепланетарной жизни и разведет по норам слишком уж склонных к бунтарству гоев. Возможно, потом, действительно, нам и устроят всеобщую вакцинацию - распространительницу бесплодия. Но пока самому на себя надевать намордник и заниматься сексом на расстоянии полутора метров с любимой женщиной всё-таки преждевременно. Поэтому надо жить, не обращая внимания на всеобщую истерию. И я, позабыв о сыне, помолясь, отошел ко сну.

И приснился мне в эту ночь, скорее, уж обонятельный, нежели видовой кошмар: будто слонялся я по пустынному химзаводу, от кого-то всё время прятался, но никаких преследователей за собою не замечал. А, проходя по бесчисленным переходам, запыленным цехам и заросшим бурьяном мусорным свалкам, постепенно стал наполняться едким бензино-мазутным запахом. И такой этот запах был острый и неприятный, что я, понимая, что нахожусь во сне, усилием воли попробовал пробудиться.

Проснулся, включил настольную лампу. В вагончике всё на месте: иконы, тумбочки, ноутбук, старенький холодильник, книги, но запах химии не исчез, напротив, стал только гуще. Откуда, подумалось мне тогда, это удушливое амбре из смеси бензина, серы, мазута, прокисших щей, а так же ещё чего-то, настолько удушливого и гадкого, что от этого хим.коктейля меня начало серьезно, с каждой секундою всё усиливаясь, подташнивать? Вспомнил про сына, про его скоротечный четырехдневный «грипп». Немного, естественно, успокоился и вышел на свежий воздух. Правда, за дверью вагончика, вместо ночной прохлады, на меня пахнуло такой откровенной химией, что прямо тут же, с порога своего жилища, я и сблевал в цветник.

Извергнув всё содержимое своего желудка на бархатки и «медвежьи уши», но, так и не распрощавшись с удушливым смрадом химии, я вернулся назад, в вагончик. Благо, внутри него запах, вроде бы, послабее; и, тем не менее, ни лимон, ни крепкий горячий чай его окончательно не сломили.

– И что, так четыре дня? – подумалось мне тогда. – Крутая мне предстоит неделька. Надо померить температуру. Меряю. 37, 5. Ну, вот, я и заразился. Ложусь, начинаю читать молитву. Запах не исчезает. Напротив, со второго этажа нашего двухэтажного общежития из вагончиков к нему добавился стук окна, после чего, в ночи, начали разноситься пьяные голоса казаков – давних моих соседей по монастырскому «общежитию». Двое охранников, в трезвом виде обычно такие смирные, видимо, перебрав после получки пива, громко и весело захихикали, смачно отматерились, и вдруг, в их обычном хмельном «базаре» отчетливо прозвучало: - Иван Иванович! Ау!

Одним уголком ума я, естественно, сразу понял, что, осмелев от выпитого, но в глубине души смертельно боясь доноса, они поневоле вспомнили моё имя, - имя, единственного непьющего, да и ещё и начальника, пусть и с довольно мелких. Но параллельно с этим абсолютно трезвым осознанием случившегося в другом уголке ума у меня моментально вспыхнуло: - Сейчас спустятся, и в отместку за долгие годы подавляемый в себе страх перед потенциальным доносчиком, в пьяном угаре возьмут и побьют меня.

- Бред! – тотчас сказала мне трезвая половина «я», - Покричали, и успокоятся. Вот и окно захлопнули. Будут пить теперь до утра и хихикать уже при закрытых шторах.

Понимая, что так-то оно и будет, я, между тем, встал с койки и босиком прошлёпал по холодному полу к тумбочке с лежащим в ней сантехническим и плотническим инструментом. Нащупав рукою весьма громоздкий, увесистый молоток, я так же неторопливо вернулся с ним снова к койке. И, положив молоток поблизости, у изголовья, на пол, я на мгновение успокоился. Точнее, успокоилась моя занемогшая половина «Я». Тогда, как трезвая половина, напротив, с тревогою подытожила:

- Слушай, парень, да ты, кажется, отъезжаешь…

Так вот и начались долгие две недели моего сражения с корон-вирусом. Или, точнее, борьбы с собой, заболевшим не просто «сезонным гриппом», но чем-то явно психоделическим.…

Доходило до смешного. Дня через три после начала болезни мне приснился очередной кошмар: будто спрятался я от кого-то в огромном, многоэтажном доме, среди пустых, брошенных второпях квартир, и попытался в одной из них основательно забаррикадироваться. Обследовав все углы крошечной кладовой, я задвинул доскою дверь. И вдруг, когда я уже облегченно вздохнул, готовый передохнуть в полном одиночестве и покое, прямо у меня за спиной отворилась большая застекленная парадная дверь подъезда. И практически уже с улицы мне в комнату, низко кланяясь, заглянули два «забавных» инопланетянина. Одетые в голубые прорезиненные скафандры, они улыбались мне нарисованными губами, в то время, как их желто-серые, болтающиеся на ниточках пуговки-глаза заговорчески мне подмигивали. Монстрики улыбались, но входить ко мне в кладовую не торопились, а словно бы поджидали, что я сам приглашу их в гости.

Я же метнулся к парадной двери и молча, в ужасе, захлопнул её перед носами у инопланетян. Последнее, что я увидел перед тем, как вынырнуть из кошмара, - были приветливо, с интересом, разглядывающие меня сквозь огромную зияющую дыру в двери, - там стояли когда-то стекла, - болтающие на ниточках, пуговки-глаза пришельцев.

Проснувшись, я снова включил торшер. В вагончике вспыхнул свет. До утра я молился Богу и не мог, хоть и хотел, уснуть. Вечером же, мой старый добрый приятель, Павел Ильин, уговорил меня вызвать на дом скорую помощь. И вот, когда в мой вагончик неспешно вошла приветливо поздоровавшаяся со мной ещё в полумраке прихожей врач, то по её голубому обтягивающему скафандру, а, особенно, по очкам, мягко поблескивающими над маской, я в ужасе узнал в ней одного из приснившихся мне накануне монстриков.

Врач меня что-то спрашивала, я, естественно, отвечал, но при этом всё время чувствовал, как из меня по капле уходит… воля к сопротивлению. И вот, наконец, когда милая дама-доктор, разложив свои причиндалы рядом с электроплитой, на тумбочке, повернулась ко мне с пробиркой для взятия пробы на корона-вирус, на её спокойный вопрос: - Ну, что, возьмем пробу на корона-вирус? – я едва-едва нашел в себе силы, чтобы спокойно ответить ей:

– Зачем? Эта болезнь всё равно не лечится.

Удивленно взглянув на меня сквозь поблескивающие очки, Врач вздернула узенькими плечами и выдохнула:

- Как знаете.

А ещё через две минуты, собрав свой мед чемоданчик, она повернулась к двери лицом и перед тем, как выйти, вежливо сообщила мне, что завтра после работы она обязательно навестит меня, но уже без скафандра и марлевого намордника.

- Скорее всего, - сказала она с иронией, - впервые увидев перед собой врача в таком странном космическом одеянии, я и сама смутилась бы не на шутку. Но ничего не попишешь, таков порядок. А вот после смены я могу ходить, в чем мне заблагорассудится. Поэтому завтра, увидев моё лицо, Вы, возможно, и согласитесь сдать анализ на корона-вирус?

- Не думаю, - угрюмо ответил я; и Врач, наконец-то, вышла.

Как только она покинула мой вагончик, я позвонил по мобилке сыну и в панике попросил его приютить меня недельки на две у себя, в общаге.

Сын, естественно, согласился, но всё же не выдержал и спросил:

- Па, а чего случилось-то?

И только тогда уже, пересказывая сыну по телефону события прошедшего дня, - начиная от сновидения и заканчивая приходом ко мне в вагончик очень похожей на монстра из кошмара женщины-врача, при которой я испытал какой-то совсем непонятный страх и прогрессирующее безволие, - я, наконец-то, понял, что заболеет, и довольно сильно. Причем, не каким-то сезонным гриппом, а нервами и психически.

Понимать-то я понимал, да страх мой лишь нарастал. Боязнь того, что уже завтра вечером я не смогу отказать врачу взять у меня мазок, усилилась до паники. А параллельно с этим из подсознания вдруг всплыла ещё одна «тяжеленная», прямо-таки убийственная для меня проблема.

Дело в том, что недели за две до этого, размышляя о пандемии, я ненароком припомнил девушку, в которую был влюблен лет сорок тому назад. Видя, как тяжело приходится мужикам, пашущим в мелком и среднем бизнесе, с каким превеликом скрипом преодолевает кризис даже наш, патриарший, Данилов, монастырь, я подумал, а как же простые люди справляются с пандемией? В частности, эта «девушка»? Точнее, уже старушка? И почему-то вдруг захотелось встретиться с нею, поговорить, а там, если понадобится, то и помочь посильно.… До встречи, естественно, дело так и не дошло. Ведь даже её телефонный номер я давным-давно уже потерял. А обновлять его через общих наших знакомых, я попросту постеснялся. Мысль пронеслась, как вихрь, да и забылась в текучке буден. Но вот теперь, в истерике поджидая прихода похожего на монстра из сна врача, я, всем нутром своим, сердцем и головой, вдруг понял: - А ведь я, пожелав помочь бывшей своей возлюбленной, в какой-то момент изменил жене. Пусть в мыслях, но изменил. И эта измена – грех, который мне уже не простится! С ним я и в ад пойду!! На самое дно адово!!!

Думаю, что любой из нас, хотя бы однажды в жизни испытывал муки внезапно проснувшейся совести. Тщательно скрываемая даже от самого себя, правда о человеке способна ошеломить его, напугать, но вот убить, едва ли. Господь исподволь, лишь слегка приоткрывает зло, свившее гнездышко в нашем сердце; но Он никогда не делает этого слишком резко, чтоб не ввергнуть грешника в панику и в отчаянье. Бог всегда оставляет нам возможность для покаяния. Больше того, именно для того, чтобы мы покаялись, Он-то и открывает нам глаза на самих себя.

Согласно ученью Святых Отцов, в панику и в отчаянье вгоняют нас только БЕСЫ. Так что в моей недюжинной панике перед приходом обычного дежурного терапевта, многократно усиливаемой отчаяньем, вызванным осознанием мысленной измены жене, было что-то явно инфернальное! К тому же, в унисон с моими (моими ли?) мыслями сердце вдруг начало биться так учащенно, готовое вот-вот вырваться из груди, что я поневоле вспомнил советы Святых Отцов, и в самый тяжелый момент борьбы, лег навзничь, насколько мог, расслабился, и принялся непрестанно читать Иисусову молитву:

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».

Увы, но молитва не помогала….

Мысли, правда, немножечко улеглись, отчаянье - поутихло, зато сердце по-прежнему билось довольно часто, а при этом ещё и возникло такое чувство, будто оно начало помалу внутренне надрываться. Когда же боль от его надрыва стала физически ощутительной, я, наконец, не выдержал и прямо посреди ночи позвонил своему духовнику.

Выслушав мою «исповедь», о. Василий тотчас же принял решение как можно скорей причастить меня. А заодно он продиктовал мне телефонный номер своей кровной сестры, практикующего врача, монахини Марии и, как мог, успокоил меня словами:

- Не стесняйся. Звони прямо сейчас. Мария тебе поможет.

Утром следующего дня, ровно к шести часам, шаркающей походкой восьмидесятилетнего старика я подполз к воротам монастыря. О. Василий уже ждал меня на пороге храма. Поднялись на второй этаж. Видя мое плачевное состояние, о. Василий предложил мне сесть на скамейку и прослушать всю службу сидя.

- Простите, батюшка, - садясь на скамейку, прямо под иконой Страшного суда, с хрипотцой сообщил я о. Василию. – Но сразу после полуночи, ещё до звонка Вам, я выпил глоток воды.

- Ничего, - успокоил меня священник и, отслужив литургию, причастил меня после всех уборщиц, пришедших в тот день на службу.

- Марии звонил? - сразу же после службы поинтересовался о. Василий.

- В три часа ночи? – смущенно ответил я. – Нет уж. Вы меня извините. Я ведь ещё не при смерти. Сейчас вот выйдем и позвоню.

- Звони прямо сейчас, - настоял на своём священник и объяснил затем: – А если бы бесы тебя задрали? Слушаться надо, когда тебе старшие говорят. Думаешь, я всем даю среди ночи телефон своей сестры?

Испытывая неловкость, я набрал телефонный номер, записанный ещё ночью на вырванном из блокнота клочке бумажки. Судя по голосу, сестра о. Василия такая же тоненькая и хрупкая, как и сам иеромонах, молодая женщина. Не перебивая, она внимательно выслушала меня и с кротостью успокоила:

- При корона-вирусе и не такое ещё бывает. Треть пациентов испытывают самые различные нервные и психические расстройства. Но они сравнительно быстро проходят, если вовремя выпить любое успокоительное. Скажем, тот же «Глицин».

Мария надиктовала мне целый список необходимых медикаментов; и я, тщательно записав их названия на обратной стороне записки «О здравии», пополз из монастыря в аптеку.

Накупив на две тысячи всяких лечебных снадобий, я возвратился назад, в вагончик. Выпил целую пригоршню выписанных таблеток, и, действительно, буквально через десять минут моё сердце забилось в нормальном ритме, а, самое главное, - исчезло ощущение того, что оно вот-вот разорвется на части. Теперь можно было перевести дух. Заснул крепко, без сновидений. Казалось, что на полчаса. Но, взглянув на циферблат будильника, понял, что проспал практически двенадцать часов без просыпу: на улице уже вечер, вот-вот нагрянет вчерашняя инопланетянка-врач. В легкой тревоге взъерошил волосы и внутренне изготовился к серьезному разговору. Смутное сомнение, что я не смогу отказать врачу взять у меня анализы на корона-вирус, вновь понемногу возобновляется. Да только оно уже много слабей вчерашнего. Всё-таки причастился, выпил успокоительное. До паники дело не доходит. Потом и тревога начинает сама по себе спадать. Проходит полчаса. Час. За окном – смеркается. Звонок телефона. Вздрогнув, поднял мобильник. Но это всего лишь сын:

- Ну, так как там ты, Па? Забирать тебя?

- Не надо. Перетерплю.

- А то, если что, подъеду….

- Не надо. Когда навестить зайдешь?

- В пятницу, после смены. Что-нибудь принести?

- Ничего, кроме цитрусовых, не лезет. Так что, если остались деньги, купи мне пару лимонов и апельсин.

- Хорошо.

Прошел ещё час. Половина девятого вечера. Врача-космонавтки нет. Чувствую, подустал. Веки сами собой смежаются. Прекращаю ждать и тревожиться; и снова, как днем, засыпаю.

Среди ночи опять кошмар. Но у меня уже есть успокоительное лекарство. Пью глицин, неустанно вычитываю по четкам «Иисусову молитву»; и так вот, под бормотание: «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного», - вновь-таки засыпаю.

Кстати, столь «напугавшая» меня космонавтка-врач так потом больше никогда и не появилась. Не пришла она ни на второй, ни на третий день моей невольной «Самоизоляции». И хотя бредовые состояния, по вечерам и ночам усиливаясь, а днем – понемногу ослабевая, продолжались ещё дней десять, я вполне уже мог справляться с ними.

В начале третьей недели мне, наконец, захотелось есть. И это был первый признак начинавшегося выздоровления.

Как рассказала потом Мария, если бы я вовремя не купил и не выпил успокоительное, мое больное сердце, - а мне всего лишь за три месяца до этого сделали операцию стентирования, - скорее всего, не выдержало бы и разорвалось.

- Каким-то престранным образом, - рассказывает Мария, - корона-вирус выбирает самое больное место в организме человека и бьет именно по нему. Наряду с тем, что этот «умный вирус» вызывает общий трамбоз сосудов, COVID-19 проверяет на прочность любые недужные органы человека: почки, легкие, печень, сердце. И если такой орган, в том числе и мозг(!), уже достаточно подточен какой-то иной болезнью, пощады не жди. Но, с другой стороны, то, что Вы после операции стентирования ежедневно пьете сильные крове разжижающие лекарства, спасло Вам жизнь. Обычные пациенты в Вашем возрасте, если они не употребляют крове разжижающих препаратов, либо умирают, либо заканчивают полным нервным, а то и психическим расстройством. «Брилинта», или, по-научному, Тикагрелор, промыслом Господним спасла Вам жизнь.

Через месяц после заражения корона-вирусом я понемногу пришел в себя. Вначале почувствовал, что мне далеко не восемьдесят, и я ещё вполне способен ходить, лишь немного сгорбившись, как и ходят в мои шестьдесят четыре ещё очень бравые старики. Понемногу я начал есть, сгибаться и разгибаться, стоя молиться Богу, возиться с цветочками в цветнике. Одним словом, ко мне вернулась обычная, какой мы не ценим, пока здоровы, жизненная энергия. И единственное, что меня с той поры печалит, так это то, что выработавшиеся в моей крови антитела, блокирующие COVID-19, через три месяца рассосутся. И тогда мне поневоле придется сделать очередной серьезный выбор: либо вместе со всей планетой пройти глобальную вакцинацию с совершенно непредсказуемыми последствиями; либо превратиться во всех раздражающего и никуда, в общем-то, не пускаемого изгоя, - потенциального разносчика рукотворной, - уж больно она умна! - и прекрасно срежиссированой «пандемии безволия и страха».

Выбор, как говорится, невелик.

июль, 2020 г.