Главная » Проза

Как Вы помните, Крамер вынужден был обратиться к Князю за помощью именно потому, что Патриаршая Дама, Татьяна Дмитриевна, в тот день, когда скромный Главы Управы решил взять старческое благословение на паломническую поездку заграницу, оказалась как раз у дочери, в родном им обеим Санкт-Петербурге.

В занавешенной сохшими простынями, пропахшей лекарствами и запахом тлена комнатке трое братьев растерянно огляделись. И уже не столь решительно, как на лестнице, подтолкнули Князя к кровати матери:

- Ну, что там она? Жива?

В те еще времена по Руси бродили благочестивые странички, в городах подвизались блаженные и юродивые, а в дремучих ласах и в почти недоступных теснинах гор молились инокини и иноки, многие из которых становились со временем преподобными, мучениками, святыми…

«Все мы вышли из «Шинели» Гоголя». Одни говорят, что эти слова сказаны Достоевским, другие, что неким французским критиком по поводу Достоевского и приписаны ему по ошибке… Как бы там ни было, эти слова выражают явление, которое было, есть и, наверное, будет в нашей жизни. Я имею в виду российскую художественную литературу.

Башмачкин мой брат? Вот это новость! С какой стати? Во-первых, удивительно, каким слухом нужно обладать, чтобы в словах «оставьте меня» расслышать слова «я брат твой»? Видимо, самым восприимчивым слухом. Подобная подмена смыслов, когда говорят одно, а слышать велят другое, напоминает мне фокус с зайцем, когда вместо ушей посаженного в шляпу зайца фокусник вытягивает две бесконечно длинных ленты. А, во-вторых, я просто возмущён навязыванием мне братства с кем бы то ни было.

Широко раскинулась по-над Доном станица казачья. Белые мазанки, соломенными крышами крытые, точно стадо гусей разбежались вдоль берега обрывистого, уемистого, желтыми песками расцвеченного. Уперлись столбиками рундучков в самый край обрыва и смотрят стеклянными очами, как метет по Тихому Дону, по широкому займищу ветер степной снеговые метели. А кругом них сады. Голыми ветвями стремятся к синему небу яблони черные, вишенья темно-лиловые и вся облепленная старыми черными сучьями белая акация.

В деревне у бабушки посреди зимы Вика оказалась не по своей доброй воле. В шестнадцать годочков пришлось делать аборт. Связалась с компанией, а с компанией хоть к лешему на рога. Бросила школу, стала пропадать из дому, закрутилась, закрутилась… пока хватились, выхватили из карусели уже наживленная, уже караул кричи. Дали неделю после больницы отлежаться, а потом запряг отец свою старенькую «Ниву», и, пока не опомнилась, к бабушке на высылку, на перевоспитание.

Саблин поехал к Обленисимову. Этот визит давно лежал на его совести. Обленисимова он застал за укладкой вещей. Квартира его в особняке на Сергиевской была почти пустая. Той ценной мебели «Буль и Маркетери», которую Обленисимов собирал всю жизнь, не было. Комнаты стояли грязные и опустошенные. Обленисимов в кабинете был занят укладкой двух порыжелых чемоданов.

- Дядя мой прекраснейший человек! - говорил мне не раз бедный племянник и единственный наследник капитана Насечкина, Гриша. - Я люблю его всей душой... Зайдемте к нему, голубчик! Он будет очень рад!

Весна наступала ясная, солнечная, теплая. Прилетели жаворонки, и пустые поля ожили их веселым пением. Лес набух и потемнел. По вечерам лиловые сумерки стлались над лесом, и он казался густым и непроходимым. Лед на реке стал рыхлым, местами поверх него шла вода. Переходить по нему стало опасно. Жидкие мостики того и гляди могло снести ледоходом.

На бугре, за реденьким частоколом телеграфных столбов щетинистыми хребтинами сутулятся леса: Качаловские, Атаманские, Рогожинские. Одна суходолая отножина, заросшая мохнатым терном, упирается в поселок Качаловку, а низкорослые домишки поселка подползают чуть не вплотную к постройкам качаловского коллектива.

Унтер-офицер Пришибеев! Вы обвиняетесь в том, что 3-го сего сентября оскорбили словами и действием урядника Жигина, волостного старшину Аляпова, сотского Ефимова, понятых Иванова и Гаврилова и еще шестерых крестьян, причем первым трем было нанесено вами оскорбление при исполнении ими служебных обязанностей. Признаете вы себя виновным?

Два офицера спрыгнули с бронетранспортера и, хлопнув автоматом по броне пару раз (водитель стартовал дальше), остановились на площади. Где-то невдалеке догорал подбитый танк «нациков», в воздухе пахло горелой резиной и металлом, смешанными со сладковато-приторным запахом вызывавшим рвоту. Впрочем, офицеры давно ко всему привыкли и мало обращали на это внимание.

В бригаду Шмелева сгребали человеческий шлак – людские отходы золотого забоя. Из разреза, где добывают пески и снимают торф, было три пути: «под сопку» – в братские безымянные могилы, в больницу и в бригаду Шмелева, три пути доходяг.

В десятом часу темного сентябрьского вечера у земского доктора Кирилова скончался от дифтерита его единственный сын, шестилетний Андрей. Когда докторша опустилась на колени перед кроваткой умершего ребенка и ею овладел первый приступ отчаяния, в передней резко прозвучал звонок.

-- Неужели вы еще не слыхали об этой истории?.. Нет?.. Удивительно!.. В городе сегодня только и говорят что о ней. Я, если хотите, господа, могу рассказать вам некоторые подробности.

Дома Саблин нашел записку от Мацнева с указанием адреса, куда должен был он явиться к 10 часам вечера и постучать особым образом. Саблин поморщился. «Черт знает что такое, — проворчал он. — Все это отдает бульварным романом».

В октябре 1916 года Саблин, совершенно неожиданно для себя, был назначен командиром N-ского армейского корпуса. Это назначение его нисколько не устраивало. Он отлично сжился и полюбил свою дивизию. О командовании корпусом он не мечтал, и если когда думал о повышении, то считал, что он может командовать только кавалерийским корпусом. Когда он получил телеграмму о назначении, он принял ее со смирением истинного христианина. Радоваться было нечему. Корпус был только что сформированный из двух новых дивизий с новыми полками, без имен, без традиций, без заветов прошлого.

Целый месяц город в волнении, целый месяц нельзя съесть куска, чтобы кусок этот не был отравлен — или «рутинными путями, проложенными себялюбивою и всесосущею бюрократией», или «великим будущим, которое готовят России новые учреждения». Кажется, будто у всякого человека вбит в голову гвоздь. Люди скромные и, по-видимому, порядочные — и у тех глаза горят диким огнем, и те ходят в исступлении.

Тётя Оксана, а Люда сегодня гулять выйдет? – малец лет десяти, крикнул в приоткрытое окно на дальней стороне улицы.

– Сережка, ты что ли? – на окне откинулась занавеска.